— Жива? — резко и громко спросил Раньян, глядя на нее и косясь в то же время на мальчика. Бретер держал саблю в левой руке, судя по виду клинка и хозяина, без дела оба не сидели.
— Д-да… — выдавила Елена.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Больше всего ей хотелось откинуться на крепкую руку мужчины, перевести дух, чувствуя надежную опору. О чем думал Раньян, мог бы сказать лишь он сам. Затем бретер отпустил спутницу, развернулся так, что сын и ворота оказались по левую и правые руки мечника.
— Иди, — сказала Елена. — Я позабочусь о нем.
— Хорошо.
Раньян быстро пошел к затихающей схватке. Видно было, что с удовольствием побежал бы, но просто не мог. Елена подобрала меч и захромала к Артиго. Она тоже спешила, лекарке совсем не нравился взгляд мальчика.
— Вот же зараза… — пробормотал Бьярн, опираясь на меч. Старый воин был уже не тот, что прежде, после интенсивной работы ему требовался отдых.
Кто-то убегал за запад, тем путем, каким пришел. Кто-то пытался отползти. Судя по крикам, один или двое бандитов не сумели вовремя сбежать, заплутали внутри стен, теперь их отлавливали всем обществом, вымещая бездонную ненависть крестьянина к солдату-грабителю.
Мара и Колине убивали спешенного бетьяра. Жена, то есть уже вдова покойного Маргатти громко ругалась, кроя убийцу на чем свет стоит, а брат плакал. Они очень старались, но рыцарь-бандит был хорошо упакован в бригандину, кольчугу и стеганую защиту, он орал, молил о пощаде и пытался отводить удары руками, на которых осталось маловато пальцев. Бегали селянки с ведрами, крича «горим, заливай!». От края до края Чернухи распространялся бабий плач и вой — прорвавшиеся злодеи поубивали немало селян. Дядька вытирал кровь с лица племянника, Арнцен что-то потерянно бормотал с таким видом, будто у юнца рухнули все моральные ориентиры и устои. Обух, Драуг и Пульрх грустно тащили в сторону Писаря. Кадфаля никто никуда не тащил, потому что затоптанный искупитель выглядел как большая и переломанная кукла, только сдвинь — развалится. Над ним уже пытался колдовать горбун, оглядывающийся поминутно, словно кого-то ждал. Какая-то баба нашептала костоправу на ухо, тот вскрикнул, побежал куда-то, переваливаясь с ноги на ногу, забыв о пациенте. Место деревенского лекаря заняла Витора, сосредоточенная и деловитая. Она организовала попавших под руку чернуховских девок на изготовление носилок из жердей и покрывал. Служанка Хель командовала быстро, четко, хоть и негромко:
— Раненых в дом и на стол. Кипятить воду во всех котлах, кастрюлях. Чистых тряпок. Все свечи, лампы, какие есть тоже в дом. Большие ножницы. Теплых одеял. Одежду будем резать. Дальше ждать госпожу.
Селянки на удивление повиновались, как настоящие солдаты, вымуштрованные жестоким надзирателем. То ли на Витору пала тень господской силы, то ли она сама проявила себя так, что добилась уважения и послушания.
Бьярн видел все это и пропускал мимо души и сердца. Таких скоротечных баталий он за свою жизнь повидал десятки, может и сотни. Все всегда одинаково — быстро, злобно, с яростным ожесточением в ходе и опустошенным сердцем после. Кто-то умер, кто-то ранен, кто-то жив и цел. Рыжая дура, втянувшая компанию в блудняк, тоже вроде бы уцелела, и это главное. Может и прав был…
Мысль не додумалась до логического завершения, потому что Бьярн вдруг понял — не видно барона Дьедонне. А ведь следует поблагодарить боевитого рыцаря за неоценимую помощь. Быть может, управились бы и сами, но без него стоило бы это куда дороже по крови, а также мертвецам. Жаль, если барона уложили, очень жаль. Искупитель повернулся вправо и влево всем корпусом, шея опять разболелась и поворачивать голову казалось невозможным. Увидев Коста, живого и, кажется, невредимого, Бьярн тяжело вздохнул, покачав головой. Мимо бежал к господину студент-слуга, и седой воин его приостановил, вытянув меч наподобие шлагбаума.
— Легче там, — посоветовал Бьярн. — Полезешь сейчас под руку, зашибет.
Дьедонне стоял на коленях у лежавшего Барабана. Конь тяжело дышал, косясь на хозяина кровавым глазом. В шее зверя глубоко засел обломок алебарды, стеганая попона темнела от крови.
Бывает такое, что тут сказать… Даже плохой солдат с подначкой дьявола может нанести хороший удар, просто везение… Бьярн припомнил, сколько четвероногих друзей сопроводил в могилу — настоящую, потому что негоже честной боевой скотинке заканчивать путь земной на шкуродерне и в котлах. Вспомнил и отвернулся, украдкой вытирая единственный глаз. Церковники говорят, у животных нет души, у всех, кроме мяуров, но те и не совсем звери. А значит, нет шансов, что в посмертии хозяин и верный конь встретятся опять. Это горькое прощание навсегда…
— Барабанчик, — прошептал барон, обнимая коня за шею, как ребенка, только большого и черного. — Ну что же ты, дружище…
Кост не рисовался и вообще плевал на свидетелей, он с неподдельным горем отказывался верить, что боевой друг вот-вот покинет этот мир. А Барабан — бессловесное животное вроде бы, самим Господом предназначенное служить человеку — вел себя как наделенный разумом.
— Ну что же так?.. — выдавил с искренней мукой и отчаянием барон. Широкая грудь Барабана еще дважды колыхнулась, затем большой глаз медленно закрылся, оставив лишь тусклую щелочку. Кровь последний раз выплеснулась из раны, сердце коня замерло. Дьедонне скрипнул зубами, оскалившись как настоящий оборотень, оглянулся, безумно вращая глазами, так что казалось — вот-вот бросится на первого попавшегося под руку. Если бы здесь оказался хоть один живой бандит, безутешный рыцарь убил бы его голыми руками. Но таковых не осталось. Осиротевший барон неожиданно и горько заплакал, уронив безвольные руки на стеганую попону. Кровь, своя и чужая, обильно забрызгавшая доспехи Коста, остывала на ночном холоде, источая легкий парок.
Дьедонне рыдал как человек, давно забывший, что такое плач, судорожно и страшно. Слуга-студент тихонько взял плащ, накрыл господина, не как лакей, а скорее по-дружески, как один скорбящий другого.
Елена посмотрела на мальчика, чей взгляд остановился, замерз, а зрачки расширились во всю радужку, словно у человека с черепно-мозговой травмой. Инстинкт властно подсказывал, что сейчас женщине предстоит сделать очередной выбор между плохим и плохим. Судя по всему, защитники победили, но цена заплачена высокая, и теперь нужны знания, опыт лекаря. Долг медика требовал спешить туда, где смерть уже простерла над ранеными черное крыло, готовясь забрать добычу в места, откуда нет возврата. Артиго же не имел внешних повреждений и вроде бы не нуждался в помощи, ему требовался лишь покой и здоровый сон. Однако в остановившемся взгляде мальчика билась, как в тенетах, израненная душа ребенка, узревшего подлинный ад.
Елена выбрала. Она подхватила мальчишку и затащила в ближайший дом, выгнав какую-то запуганную женщину. Внутри было темно и пыльно, сквозь крошечные оконца, затянутые бычьим пузырем, едва проникал свет факелов и гаснущих пожаров. Елена опустилась на колени, обняла мальчика, удивительно худого и легкого даже в толстом ватнике и шлеме. Прижала к себе, чувствуя, как бешено колотится сердце юного императора. Артиго пылал жаром, словно раскочегаренная печь. Мальчик нелепо задергался, стараясь прикрыть руками пах, где расползалось темное пятно. Елена вздрогнула, подумав на секунду, что это незамеченная рана, затем поняла — Артиго от страха намочил штаны. Еще женщина сообразила: мальчик балансирует на краю безумия, раздираемый ужасом, стыдом и осознанием, что он вовсе не эпический герой, встречающий любые невзгоды с улыбкой высокомерного превосходства.