— Я приверженец уставов благородной старины, сиречь Партидов, — сообщил Оттовио. — Грамоты с указанием дигестов, а также капитуляриев императоров Старой Империи, будут вручены вам и разосланы ко всем королевским дворам. Да не скажет никто, что я несправедлив, пренебрегаю своим долгом и вершу правосудие скрытно, неправедно!
Посланники, возмущаясь, пытались возражать и протестовать, однако правитель махнул рукой, приказав:
— Удалите их.
— Преклоним же колени пред Богом данным императором! — призвал полемарх, о котором, надо сказать, уже подзабыли. Хор церковных певчих, невидимых на балконе за спинами толпы, запел ангельскими голосами «Славься, Отец и Создатель!»
Все благородное собрание преклонило колени, опустив очи долу, словно единая сущность о сотнях глаз и ног. Когда гимн завершился, и люди встали, гробовая тишина сгустилась в зале, даже звуки дыхания вязли в ажурных воротниках и ворохах кружев. И лишь в задних рядах, где ютились благородные, однако нищие дворяне, состоятельнейшие купцы, представители наиболее уважаемых и привилегированных цехов — молодой и неопытный секретарь не успел вовремя придержать язык. Юноша закончил фразу, которую едва ли не шептал на ухо господину, и последние тихие слова канули в тишину, словно камень в омут. Отозвались глухим эхом и разошлись по залу.
«Это война…»
Да, мальчик вырос, подумал граф Шотан, прозванный Безземельным и давно таковым не являвшийся милостью Его Величества. Это хорошо… с одной стороны. У больших мальчиков игрушки тоже становятся больше, игры масштабнее, а следовательно и дороже. С другой, когда юноша превращается в мужа, он слишком часто склонен забывать друзей и наставников. Более того, прежние спутники начинают тяготить человека, перед которым открывается широкая дорога жизни. Они ему напоминают о временах детского неразумия, подчиненности, необходимости следовать чужим указам и воле.
Да, сложный расклад.
Граф нашел взглядом Кааппе аусф Фийамон, окруженную многочисленными друзьями, а также должниками, настоящими и будущими. Дочь высокородного заимодавца и откупщика блистала во всех смыслах. Граф нахмурился, снова припоминая тайную беседу с герцогом. Безземельный все еще не принял окончательного решения, чаша весов пребывала в неустойчивом положении, однако, по совести говоря, поганые Вартеслебены, что лезли без масла повсюду, делали все, чтобы непростой выбор будущего коннетабля стал простым. И если правдив скользкий слушок, что распутная девка Флесса отправится на войну, да еще капталем… Выиграть Восходный север для императора Оттовио можно. Но следует ли дарить победы слишком самостоятельному правителю? Самостоятельному и… неблагодарному, который уже отправлял верного, безвинного помощника в незаслуженную опалу.
Тишина сгущалась, и вдруг кто-то звучно, громко, едва ли не захлебываясь возопил:
— Так пусть же будет война!
Почти сразу второй голос крикнул, будто спеша, чтобы его не заподозрили в медлительности, недостаточном восторге:
— Справедливая война!!
Люди чести вставали, переглядывались, захваченные одной и той же мыслью на всех: как поступить⁈ Надлежит ли сохранить пристойную сдержанность или же правильным будет высказать всемерное одобрение?.. Опасно быть первым, самым заметным или вообще не угадать с направлением ветра. Но промедление бывает столь же вредным, а на последних воду возят, как говорят в подлых сословиях…
Некий барон зааплодировал, но с осторожностью, оглядываясь искоса и с выражением отчаянной надежды на бледном лице. В другом конце зала еще один некто, вроде бы торговец, подхватил аплодисменты, шлепая пухлыми, унизанными золотом пальцами. Третий, четвертый… Хлопки расползались, как гонимый ветром пожар, поначалу робкие, с оглядкой, затем все более энергичные и смелые. И уже через полминуты Галерея содрогалась от дружного рева благородной толпы:
— Война! Да будет война!!! За справедливость!
— Да будет война! Слава Императору! Пусть придет справедливая война!
Оттовио поднялся с трона, вздымая обе руки, не для того, чтобы прекратить аплодисменты, а словно отдавшись единой воле людей чести. Гетайры добавили грохота, лязгая сталью в зловещем ритме, и, наконец, музыканты решили, что их работа здесь лишней не покажется. Зов труб и грохот барабанов дополнил аплодисменты и крики, создав завершенную композицию верноподданического экстаза. Лица обоих Вартенслебенов стали еще холоднеее и неприятнее. Князь едва заметно покачал головой, Шотан поджал и так тонкие бледные губы, отдавшись собственным размышлениям, которые, надо полагать, не отличались светлой радостью.
— Издавна Господь наш в Шестидесяти Шести Атрибутах определил наилучший, самый верный порядок вещей! — звучно провозгласил Оттовио, для большей выразительности взявшись за кольцо на груди. — Он отмерил каждому долг и привилегии, определил всякому смертному его место. Одни молятся, другие трудятся, третьи воюют. Император же суть заступник и предстоятель за всех людей и все сословия пред Богом! Ныне устав забыт, грехи людские многочисленны, а преступления множатся, рождая смуту и раздоры! Ремесла в упадке, торговля хиреет, а люди чести умалены, терпя скорбь и лишения! Мужичье и городская чернь забыли свое место в едином движении! Их души растлевают пустыми обещаниями бесчестные владыки, пренебрегшие своим долгом! Но я положу этому конец! Каждый вновь обретет свое место в Богом установленном ходе вещей!
Толпа натурально бесновалась, раззявив рты, вращая глазами, рыча и воя, как стая голодных тварей. Большинство собравшихся отлично владело навыком чтения сказанного меж строк. И это большинство — неважно, с родословной до пят или без герба, но полными серебра сундуками — на лету поймало и расшифровало четкое, ясное обещание нового правителя.
Император желает вернуть статус «принцепса», первого среди равных, намерен забрать монополию, хотя бы внешнюю, на чеканку монеты и хлебное резервирование. Император не потерпит прямого вызова своим исключительным правам и ударит со всей силы по тому, кто позволил слишком многое. Но император понимает, что нет на свете абсолютной власти, он готов, как повелось исстари, удерживать весы в равновесии. Каждому свое, по рождению и привилегиям. А заплатят за все, как обычно, горожанин и мужик. Недаром же писано в «Трактате о скотской сущности земледельца»: Господь определил место низших в основании пирамиды, и по естественному правилу камни фундамента несут наибольший вес. Кто стремится облегчить бремя подлых людей, тот уподобляется архитектору, что своими руками вынимает кирпичи из основания дома, говоря «так будет прочнее!»
Оттовио вдохнул побольше воздуха и буквально взревел, как боевой рог, получивший обличье мужа:
— Во славу Пантократора необходимо, чтобы поднявший меч имел справедливое намерение! Лишенное страсти к нанесению ущерба, жажде мести, вожделению власти и прочей своекорысти! Деяния мои пусть утвердят добро и предотвратят сотворение зла! Старые, честные и справедливые порядки будут возвращены! И пусть сам Господь направляет мою руку!!!
Биэль Вартенслебен опустила взгляд и слегка прикрыла тонкой перчаткой лицо, чтобы никто не заметил гримасу разочарования. Апелляция к справедливости, праведности богоугодной войны была целиком придумана маркизой, будучи основанной на трудах подзабытого, но в то же время почитаемого аббревиатора. Оттовио использовал ее не к месту, да еще исказил оригинал. Пантократор, отец и спаситель, как все же трудно учить сумасбродных юнцов…
Кто первым ударил кулаком в грудь на манер гетайров, осталось незамеченным, однако яркий почин оказался подхвачен и скоро множество кулаков били до стали кирас, драгоценным тканям, золоту цепей достоинства в едином и устрашающем ритме. Казалось, дрожит сам камень из которого некогда сложили Галерею.
Дружный вопль десятков глоток, схожий больше с воем, ответил повелителю громовым эхом:
— За старый порядок!!! За Императора!!! ДА БУДЕТ ВОЙНА!!!