Михаил Антонович редко посещал сына на работе. Пару раз, считай, за десять лет, да и то на минутку. Мимо когда проходил. И позавчера так сложилось. Гулял себе гулял, да и решил сына проведать. А то всё по телефону, да по телефону. Совсем видеться перестали.
Отца Антона Михайловича знали все (большая фотография в рабочем кабинете висела), поэтому охране даже в голову не пришло не только останавливать родителя, но даже и сообщать о его приходе секретарше. На этом Антоха и погорел. Открывает Михаил Антонович дверь в приёмную – никого. Заходит, понятное дело, без стука в кабинет, а там сынок, его гордость и надежда, массирует секретарше всякие выпуклые привлекательные места, а та делает вид, что недотрога, и будто бы сопротивляется. Стоят у стены и беззастенчиво, выпав в другую реальность, возятся-елозят, сопят, мычат, да слюнявят друг друга. Наслаждаться этим позорищем Михаил Антонович почему-то не захотел, покряхтел для порядка, кашлянул, чтобы услышали, но, поскольку увлечённая взаимопроникновением парочка никак не отреагировала, тихо эдак, немного с ехидцей, вопрошает:
– Работаем?
Всего один невинный вопрос, а как хлыстом по слюнявым рожам, да бесстыжим задницам. Как кипятком ошпарили. Такой антагонизм между ними вдруг разразился, любо-дорого! Армагеддон настоящий! Словно с рождения ненавидели друг друга, а то, что только что между ними было – это ни что иное, как борьба противоположностей. Морды раскраснелись! Пыхтят, как паровозы, отдышаться никак не могут! Глазами зыркают друг на друга! Ненавистью? Или страхом? Поди разберись! Скорее всего тем и другим! Как на войне, когда сойдутся враги в рукопашную, схватятся намертво, и «только смерть разлучит их». Вот такое хитросплетение тел, правды и лжи. Кто другой может быть и поверил бы всей этой внезапно возникшей фантасмагории, может даже и Великий Станиславский поверил бы, но только не Михаил Антонович. Уж кого-кого, а его-то на мякине не проведёшь! И сынок это прекрасно понимал! И секретарша, Катерина, понимала! Референт по-теперешнему. Понимать-то понимали, но никак не могли выйти из образа. Заклинило, что ли? От растерянности? От стыда? Ну, от стыда-то вряд ли. Был бы стыд, так и хитросплетения никакого бы не случилось. И вся тошнотность увиденного заключалась даже не в том, что, собственно говоря, случилось, а в том, что эта молодая симпатяшка была внучкой его давнишнего друга, и попала на работу к сыну по протекции самого Михаила Антоновича. Вот он, что ни наесть, казус белли! Во всей красе! То есть, получалось так, что именно Михаил Антонович и есть первоисточник этого непотребства. Не они сами – он, она и её родители, не все вместе, а только он один. И попробуй оправдайся! Кто её сюда привёл? Ты, старый остолоп? Кто такого сына воспитал? Опять-таки ты! Вот и держи ответ по всей, значит, строгости! Ну, в отношении сына ещё можно понять. Куда от этого денешься? То, что его разлюбезный раздолбай – кобелина, отец прекрасно знал. Именно по этой причине и расстался с первой женой. Гордая была! Хотела, наверное, как и все женщины, быть одной-единственной и неповторимой, да не случилось. Оскорбительно, конечно, потому и ушла от него! Чего уж тут! Так у них хоть детей не было! Не успели просто. Да и нынешняя, поди, давно бы ушла. Сама признавалась как-то в порыве откровенности. Кто ж такие выкрутасы долго терпеть сможет? А она вот, поди ты, терпела. И вовсе не из-за материального благополучия, хотя, конечно, исключать этот фактор было бы несправедливо, а из-за того, что оба сына, по какой-то неведомой причине, в отце, что называется, души не чаяли, хотя он ими практически не занимался. Раз в месяц выберется с ребятнёй куда-нибудь на прогулку, или на рыбалку, и то хорошо, а потом и не до них. Одно название отец! Папашка, скорее, но сыновьям и этого довольно было. И до следующего раза хранили они, как зеницу ока, память об этих походах, и мать, поскольку всегда ездили без неё, по какой-то причине в эти воспоминания не допускали. Не женское это дело!