Сотрудники редакции газеты «Новая эра» собрались на очередную летучку. В зале шумно, Курочкин постучал карандашом по графину.
— К порядку, к порядку! — прокричал он. В зале установилась тишина. — Надо развивать демократические начала в редакции. Вот мы, как только представился случай, вносим на обсуждение коллектива статью иностранного автора, японского музыковеда Гиндзи Хаманэ. Сергей Константинович, вам слово.
Сверстников хотел было изложить свою точку зрения, но передумал.
— Товарищ Вяткина пусть скажет.
— А мне думалось, с итога начнем, — проговорил Курочкин, — с черты, которую вы подвели. Мне рассказывали, что вы приказали ее печатать… — Немного помолчав, сказал: — Вяткина так Вяткина.
Вяткина не ожидала, что статью Хаманэ станут обсуждать в коллективе редакции, и не скрыла своего возмущения поступком Сверстникова: «Как будто ему было недостаточно, что со мной переговорил».
— Сверстников командует, — выпалила Вяткина.
Послышалась реплика:
— Суть дела излагай.
Всем нравилось, что статья поставлена на обсуждение коллектива.
— Вы читали статью, — нервно говорила Вяткина. — Неужели мы будем в газете проповедовать вульгарный социологизм! Слава богу, мы научились тонко мыслить…
Поднялся шум.
— Тише, тише же! — Вяткина пыталась утихомирить присутствующих.
Настойчиво призывал к порядку и Курочкин:
— Не шумите, не шумите!
Курочкин почувствовал, что управлять летучкой сегодня трудно.
— Что ты… чушь какую несешь?! — сердито проговорил он, обращаясь к Вяткиной.
Реплика достигла цели — все успокоились. Растерянно смотрела на Курочкина Вяткина. Она хотела выкрикнуть: «Ведь на статье твоя виза, там твоя маленькая «К»!», но не могла и слова вымолвить — волнение перехватило дыхание. «Курочкин, конечно, забыл, что дал согласие не печатать статью Хаманэ».
— Садись, — уже спокойно проговорил Курочкин.
Работники редакции говорили, что в Японии ведут бой классы, сражается и музыка, прогрессивное и консервативное в ней.
Вяткина, считавшая себя непререкаемым авторитетом в искусстве, вдруг обнаружила, что ее товарищи знают и любят музыку, разбираются в ней. Вяткина расстроилась: все сотрудники редакции одобрили статью японского музыкального критика.
— Глубже надо изучать проблемы и лучше писать. — Сказав это, Курочкин хотел было закрыть летучку, но увидел поднятую высоко руку Васильева. — Чего ты?
— Слово прошу.
Васильев занял надлежащую позицию для выступления — он видел Курочкина. У Васильева лирический бас, от этого речь его певучая.
— Товарищ Курочкин всегда нам говорит, что мы не т-так пишем, с-советует писать по-другому. Но как? Если бы я взялся за передовую, мне было бы легче: Михаил Федорович нам часто п-преподает пример. Следуя его испытанному пути, я бы н-написал, что означенной проблеме мы раньше и теперь придаем огромное значение. Дальше я бы сказал: «Но проблема ныне созрела». Виноват, так как в прошлом году в передовой писалось: «Проблема ныне созрела», я бы так сформулировал мысль: «Проблема ныне особенно созрела», в будущем году можно будет написать уже «гигантски созрела». В заключение я призываю читателей «приковать внимание, напрячь силы, засучить рукава». Последний абзац, конечно, лучезарный: «Нет сомнения, проблема будет решена в кратчайший срок». Но нам-то приходится писать статьи и очерки. Товарищ Кур-рочкин, нап-пишите что-нибудь. Дайте нам обр-разец того, как писать. Мы готовы следовать в-вашему примеру.
Посматривая исподлобья на Николая Васильева, Курочкин думал: «Артист, вот артист. Ишь ты, состроил наивное лицо, простодушную улыбку, вроде бы недоумевает: «Как это до сих пор не дошли до мысли, что надо написать образец статьи, очерка, корреспонденции, фельетона — и все будут так писать». Как доверчиво он на меня смотрит, будто уверен, что завтра заместитель главного выдаст «шедевр»…»
— Не думаешь ли ты, товарищ Васильев, что я буду за тебя статьи писать, а ты гонорар получать?
По этой реплике Васильев понял, что Курочкин исчерпал свое терпение, и стал еще собраннее.
— Нет, за меня п-писать не надо, вы п-публикуйте то, что я пишу, прекратите молчаливую войну против меня. Вы мне мстите за критику.
До такого жгучего разговора на летучках еще не доходило.
Курочкин сегодня почему-то не смог держать себя в руках, его нервы шалили. «Хорошо Васильеву болтать, — думал он. — Мне надо все гранки прочитать, побыть на десятке заседаний и совещаний».
— Вы клевещете! — выкрикнул Курочкин. — Мы посмотрим, на что вы способны.