— Я верю Васильеву.
— «Верю» — аргумент не из сильных. Вот где аргумент! — В руках Курочкина была папка с письмами.
Курочкин не любил, когда сотрудники газеты доставляли ему беспокойство своими выступлениями. «Ну, я недоглядел, а отвечаешь, как провинившийся. Это несправедливо». Курочкин вспомнил, что когда хвалили какие-либо материалы газеты, то лавры доставались и ему, как творцу хорошего. «Но за эти материалы медали и ордена не выдают, а за ошибку «тягают», того и гляди выговор влепят. А выговор вроде трудовой повинности, отрабатывать надо».
Васильев слушал перепалку Курочкина со Сверстниковым, и ему на память пришел Зловещий пруд. Цвет воды его трудно определить, но мрачный тон красок не ускользает от взора. Поражало же всех отображение в пруду окружающих деревьев. Будто лиственницы, липы, елки опрокинулись в озеро глубоко-глубоко, и макушки там тонули. Когда сядешь у берега и всмотришься в воду — любая травинка и каждый цветок видны, как живые, руку опустишь, пойдут темные-темные круги, и ломают эти травинки, рушат цветы…
Васильев встрепенулся, взглянул на Курочкина: голова блестела от падавшего на нее света.
— Что нам скажет Васильев? — спросил Курочкин.
— Н-ничего.
— Тогда проголосуем.
При одном «против», при трех «воздержавшихся» редколлегия приняла предложение Курочкина об увольнении Васильева. Сверстников не унимался.
— Прошу записать мое особое мнение: я оставляю за собой право лично проверить факты и доложить редколлегии.
Выслушав Сверстникова, Курочкин усмехнулся, взял снова в руки пухлую папку и покачал на ладони.
— Против этого? — Курочкин медленно, как будто под огромной тяжестью, опустил ладонь на письменный стол. — При наличии такого обилия писем в защиту Гусева, быть против решения редколлегии? — Улыбаясь и обращаясь только к Сверстникову, Курочкин заметил: — Мы уважаем твое мнение, но правда дороже его. А вообще, если тебе так тягостно наше коллективное мнение, ты можешь подать заявление в ЦК о предоставлении тебе другой работы.
— Там умеют разбираться и не в таких делах, — с оттенком непреклонной воли проговорил Сверстников.
Курочкин усмехнулся:
— Кончим дебаты.
От Васильева не ускользнул быстрый, но любопытный взгляд Курочкина, как бы спрашивавший: «Как себя чувствуешь, товарищ Васильев?»
— Товарищ Васильев, вы свободны. Теперь обсудим статью Сергея Сверстникова о выставке Телюмина. Кто желает высказаться?
Члены редколлегии единодушно одобрили статью Сверстникова. Курочкин не рискнул выступать против.
— Значит, будем печатать, — сказал он.
Васильев сидел у себя в комнате один в тягостном раздумье, Нелля пришла к нему, пожала руку и шепнула: «Тебя зовет Сверстников. И не тужи. Я верю тебе». Она взяла Николая под руку и прижалась к нему.
У Сверстникова на столе лежала пухлая папка, он ее забрал у Курочкина.
— Знакомясь с письмами, я обратил внимание… — Сверстников оборвал фразу. — Впрочем, об этом пока ни слова.
— Я н-никому не скажу.
— Просьба к тебе будет такая: созвонись с кем следует и выясни — авторы этих писем были в больнице или нет. А сейчас иди домой и ложись спать. — Он подошел к Васильеву. — Иди домой, отдохни.
Сверстников начал еще раз перечитывать письма, подчеркивать отдельные фразы. «Письма пришли из разных городов, написаны разными людьми, почему же в них содержатся почти совпадающие фразы? Допустим, что такие совпадения возможны, корреспонденция «Откровенность» навеяла одинаковые мысли, и выражены они одинаковыми словами. Все это возможно. Но откуда в письмах появились детали, которые не упоминаются в корреспонденции? Называются фамилии сотрудников больницы, о которых не писалось в газете? Может быть, авторы писем были в больнице, какие-то судьбы их туда забросили, и они стали свидетелями событий? Может ли так быть? Собственно говоря, почему я должен верить Кириленко и не верить Гусеву, тем более, что не Кириленко, а Гусев секретарь парторганизации?»
Сверстников читает рецензию писателя Лушкина на очерки поэта Алексея Красикова «И туда и сюда» и покачивает головой. Автор в начале статьи заметил, что советские читатели будут благодарны Алексею Красикову за правдивое изображение деревенской жизни: «Смело и поистине правдиво изображены незадачливые руководители колхоза, показаны во всей неприглядности колхозники, над которыми властвует дух частного предпринимательства… Очерки заставляют задуматься над будущим нашего земледелия. Читая их, я все время вспоминал Глеба Успенского и нашел, что ныне по праву его преемником может быть назван поэт, а теперь и прозаик Алексей Красиков».