— Что ж я вам могу сказать? Соловьи не справляют панихид. Только глухие не слышат песен соловьев, когда они кормят детей. Что ваш Красиков сделал? Он невольно развенчивает идею коллективизации, идею, которой много работы в Азии и Африке, Латинской Америке да и в Европе.
— Сергей Константинович, я читала вашу рецензию на очерки «И туда и сюда». Вы обидели Красикова.
Сверстников вспомнил, как Красиков откликнулся на рецензию. Он был взбешен: «Ты безнадежный догматик, — сказал Красиков Сверстникову, — оторвался от жизни и ни черта не понимаешь в деревенских делах. Поезжай туда и посмотри». Сверстников безмятежно ему ответил: «Почему ты бранишься, как базарная торговка? Я туда еду, буду и в твоей родной деревне. Кому передать привет?» Вначале из трубки раздался хохот, а затем короткие гудки.
Вспомнив этот разговор с Красиковым, Сверстников сказал Вяткиной:
— Вы несправедливы. В рецензии нет ни одного ругательного слова, насмешки, издевки. Верно?
— Верно.
— В рецензии отмечены и положительные стороны очерков, сказано о хорошем языке автора. Верно?
— Верно.
— Рецензия спокойно анализирует идейные и художественные достоинства очерков. Верно?
— Верно… Вы обидели его тем, что он будто бы развенчивает идею коллективизации.
— Это факт. Но я не вижу в его поступке злого умысла. Подумайте обо всем.
Сверстников, как показалось Вяткиной, тепло взглянул в ее глаза. Вяткину это растрогало.
— Я не хочу, чтобы вы уезжали.
— Надо ехать.
У Сверстникова была на руках командировка в область, чтобы написать очерки о современной колхозной деревне и выяснить, прав ли Васильев, правдива ли его «Откровенность».
— Надо ехать. Я буду иметь возможность узнать, что вдохновило Красикова написать такие очерки, проверю и себя. Себя тоже надо всегда проверять, чтобы не ошибиться.
Вяткина ушла от Сверстникова с мыслью: «У нас всегда остается так много недосказанного. Ссоримся, а когда миримся — не замечаю».
Сегодня она несколько раз была у Сверстникова, находила повод за поводом, чтобы поговорить с ним. «Что со мной случилось?» — задала Вяткина себе вопрос. Кончился рабочий день, она вышла в коридор и ждала Сверстникова.
— Пройдемтесь пешком, сейчас свежо, — предложила она.
Они пошли улицами, на которых тишина охраняется многолетними липами, высокими и широколистыми тополями. Вдоль тротуаров тянутся ряды густых акаций и пышной сирени, по улице струится воздух, напоенный запахами цветов.
— Можно закрыть глаза и догадаться, какие здесь цветы растут, — сказала Вяткина.
— По запаху, что ли?
— Ну конечно же. Слышите, запах сирени. — Вяткина и в самом деле прикрыла глаза, повернулась лицом к ветру. — А это запах черемухи.
Вяткина остановилась и посмотрела на противоположную сторону улицы, где готовили площадку под строительство кинотеатра.
— Вчера еще здесь домик стоял, такой беленький, с окнами, вросшими в землю, а сегодня, видите, — развалины.
Сверстников увидел рыжую дворняжку. Она лежала на груде развалин и поводила глазами по сторонам. Чуть вдали на кирпичной глыбе, около яблони, сидел в соломенной шляпе с черным бантом белобородый старик. Он склонил голову и о чем-то сосредоточенно думал, не шевелясь, лишь ветерок полоскал его бороду.
— Грустно, — сказал Сверстников. — Это ведь прощание с прошлым. У него была длинная жизнь и волнения… Он страдал и радовался… Он, наверно, любил. Его, наверно, любили.
И Вяткиной, смотревшей на эти развалины, на пса, на покинутые яблони, стало грустно. Она молчала, как и тот старик, подавленный разлукой с насиженным местом.
Здесь десятилетиями ютились в тени деревьев маленькие домишки, теперь на их месте высятся многоэтажные дома. Строители сохранили лишь деревья. Во время стройки некоторые яблони получили ранения, на них заботливая рука наложила цементные повязки. Весной по-прежнему цветут яблони и вишни, сирень и черемуха, но только их ветки больше не касаются ветхих стен бревенчатых приземистых домиков.
Сверстников прижал руку Вяткиной:
— Слышите?!
Из широких окон новых домов несся голос Огнивцева, вырывалась джазовая музыка, слышался смех.
— Вот и мой дом. — Валерия остановилась. — Зайдемте ко мне.
— Ненадолго, мне надо собраться, а завтра в путь.
— В этой берлоге я живу.
Уютная, чистая, светлая однокомнатная квартира с невысоким потолком обставлена во вкусе хозяйки. На столе разные безделушки. На стене висела в рамке картина: изломанные черты лица и спутанные волосы на голове, выпученные страдающие глаза, кричащий рот, безвольно опущенные бескровные руки.