Сверстников вышел из дому и вспомнил, как познакомился с Галей. Приехал на озера Селигер отдохнуть. Бродил, бродил и сел на пень, родились строки стиха, и он стал записывать.
— Вы приехали сюда, чтобы писать?
— А что же делать? — Сверстников оглянулся, увидел девушку с русыми косами.
— Идти танцевать.
Сверстникову понравилась веселая девушка.
— Если не шутите, пожалуй, пойдемте.
Галя запела и с Сергеем закружилась в вальсе, ноги тонули в траве.
Провели весь день вместе, сели на пароход, и Сергей загрустил, стал записывать строки в блокнот.
— Покажите, что вы черкаете.
Сергей показал написанное. Галя прочитала:
и взглянула на Сергея.
— Вон оно что… Значит, я не одинока…
Галя и Сергей смотрели на пенящуюся волну…
С тех пор минуло семнадцать лет.
Только Сверстников появился в редакции, как его стали атаковать редакторы отделов, авторы статей. В этот день он нуждался в помощи Нелли. Звонил сотрудникам, многих не оказывалось на месте, и Нелля их отыскивала. Как это ей удавалось — трудно сказать, но не позже чем через пять минут нужный работник был в его кабинете.
Сверстников спросил Неллю:
— Где вы так быстро отыскиваете их?
— Я их сквозь стену вижу, — смеясь, ответила Нелля.
Позвонил писатель Петр Телегин. Сверстников его давно знал.
— Вы хотите меня поссорить с Маминым-Сибиряком? Почему изуродовали мою статью?
— Вначале хоть бы поздоровался. В чем дело? — недоуменно спросил Сверстников.
— Как в чем дело? Ты что, свою газету не читаешь?
Сверстников сегодняшней газеты не читал, пообещал прочесть и позвонить Телегину. Как только взглянул — все понял: статья была сильно сокращена. Стал читать. Это уже был не Мамин-Сибиряк, а какой-то другой, малозаметный и бледный писатель, это уже был не воин. А вот это? Убрали абзац о том, что Мамин-Сибиряк не краевой, а всероссийский писатель.
— Нелля, пригласите ко мне Вяткину, — сказал Сверстников.
Вяткина Валерия Вячеславовна — давний работник газеты. В редакции ее зовут «Три В». Отец Валерии Вячеславовны, в прошлом сотрудник министерства иностранных дел царского правительства, после Октябрьской революции служил в советском посольстве в Лондоне, а затем в Вашингтоне. Здесь родилась у него дочь, которую назвали Валерией.
Вернулся Вяткин на родину после войны. Дочь его продолжала учение в восьмом классе. В Москве она окончила десятилетку и театральный институт. Валерия старательно изучала науки, чего не понимала, пыталась запомнить, и это ей удавалось. Она еще и ныне рассказывает, как ей на выпускном экзамене был задан вопрос: «Есть ли бог?» Она ответила: «Не знаю». Экзаменатор заметил: «Как же так, вы имели хорошие отметки по атеизму?» Валерия не смутилась: «Отметки мне выводили за то, что я знала, как говорили о боге Фейербах и Маркс, Энгельс и Ленин, моего мнения не спрашивали».
Русский язык она знала превосходно — дома говорили и на русском и на английском языках, читали и русские и английские книги.
Сверстников долго ждал Вяткину. Он негодовал и намеревался «всыпать» ей за вольное и бестактное обращение со статьей Телегина о Мамине-Сибиряке. Когда вошла Вяткина, Сверстников сердито спросил ее:
— Как это получилось со статьей Телегина?
— Что?
Вяткина удобно села в кресло, энергично втянула дым от папиросы и выдула его довольно красиво на Сверстникова. Он ладонью отогнал дым в сторону. Вяткина мило улыбнулась — на правой щеке образовалась симпатичная ямочка.
— Вы не курите? — спросила она.
— Лет пять как бросил, того и вам желаю, — пробурчал. Сверстников.
— Пробовала, не выходит. — Вяткина перекатила папиросу из одного угла рта в другой.
— Это же не он писал, — снова пробурчал Сверстников.
— Это вы о Телегине? — Вяткина пожала плечами. — Разве вы забыли, что завизировали статью?
«Да… Теперь сам на себя и пеняй», — подумал Сверстников, вспомнив, что завизировал, не читая, гранки статьи.