У Силантия хорошие семена овощных культур. Поля почти все их в колхоз снесла. Наступила пора рассаду готовить, Силантий хватился, а семян нет. Прибил он тогда Полю. Пошел я к нему и говорю: «Дядя Силантий, ты Полю не трогай, жаловаться никому не стану, а тронешь, сам с тобой поквитаюсь». Посмотрел он на мои руки и ничего не сказал. Видите, в кулак сожму, ого-ого!
Летом Пелагея во двор завезла телегу с зерном в мешках, — продолжал рассказывать Березкин. — Жена Силантия глянула на воз: «Это все нам?» Пелагея радостная такая. «А кому же, мама? Пять мешков я заработала. А вон там, наверху, недомерок отцовский». Силантий побагровел, как заорет на дочь: «Шлюха, что стоишь! Снимай мешки!» Полюшка распрямила плечи — и к отцу, лицо стало грозное. «Ты кому это сказал?! — и гневно смотрит на него. — Кому ты это сказал?»
Силантий все багровел, сжал руку в кулак, мать вскрикнула: «Убьет!» Не помню, как я перемахнул через забор, как схватил Силантия за руку, потом сцепились и давай друг друга дубасить. Силен оказался, чертяка. Такие мужики плечом угол избы подымают. Прибежали соседи и розняли нас.
Ни он, ни я картуз не ломим. Я стал нажимать, чтобы он со всеми наравне работал, а ему надо торговлишкой заниматься. Поджал я и других. Навалился на Максима Овсянкина. Ни сам, ни жена, ни дети в колхозе не работают, а землей пользуются. У него и огород и теплица. Поставил мотор и качает воду. Вот я и внес предложение лишить его всех прав колхозника.
С тех пор точно приворожил я этого Максима к себе, он еще на собрании с меня глаз не сводил. Вижу, что-то уж внимательно все время присматривает за мной. Повадился он к Силантию, а тот к нему, водку пьют, вместе на базар и с базара.
Как-то я возвращался из правления вечером. Пурга была. Вдруг по голове кто-то как ахнет! «Получай свое», — только я и слышал.
Ну, еще когда я без памяти был, началось следствие, все улики на дядю Силантия; видели, как он, хмурый, вышел вслед за мной. Он отнекиваться, а свидетели свое. Посадили, конечно. Поля в больницу ко мне чуть не каждый день приходила и отца осуждала.
Начал я выздоравливать, память совсем возвратилась и вспомнил голос того, кто меня ошарашил. Вспомнил! Пришла как-то Поля, я ей говорю: «А отец твой не виноват». — «Прощать такие вещи и отцу родному нельзя!» — «Нет, не дядя Силантий, а Максим это сделал, его голос был, его». Но недельки три все-таки Силантий посидел в тюрьме. «А мог бы, — говорит Поля, — и мой отец тебя ударить, уж очень у него натура единоличная… Такие ради денег много плохого могут сделать. — Говорит это она с грустью, с досадой, больно ей, бедной, ведь отец родной. — Правда есть правда, она дороже золота, правда на огне не горит и в воде не тонет».
Березкин держал в руке толстенную книгу «Тракторы», смотрел в окно.
— Весна, а я сижу, книжками забавляюсь. Кириленко не пускает.
С улицы донеслась дружная песня. Березкин подошел к окну. Прошли три грузовые автомашины с колхозниками.
— Наши сев закончили. Теперь часто песни поют.
— А я вот проехал колхоз «Восход», там избы валятся.
— У нас нет… «Восход», говорите? А-а, это где председатель пьяница был.
— Разве от одного человека все зависит?
— Не колхоз же виноват, не земля. И между прочим, вы правы, не один председатель… А вот давайте скатаем туда.
Сверстников согласился. Сделали километров двадцать лишнего, не заезжая в районный центр, добрались до колхоза «Восход». Сверстников попросил хозяйку в третьей избе от выгона сварить десяток яиц и чугунок картошки.