Сверстников быстрым взглядом окинул Курочкина, ходившего вдоль окон и подставлявшего всего себя весеннему солнцу. «Давно голову не брил: от уха до уха выросла кромочка рыжих волос».
— Я бы этого не сказал: понятие «весна» одинаковое, а сама весна никогда себя не повторяет, — заметил Сверстников. — Природа очень мудрая, она не терпит стандарта.
Курочкин остановился около окна, зажмурился и принимал все солнце на свое одутловатое лицо.
— Так что же, выходит, у тебя с Вяткиной снова скандал? — спросил он.
— Скандала нет, а взгляды не всегда сходятся.
— Я уж давно замечаю, что Вяткина гнет не в ту сторону. На днях я полистал подшивку нашей газеты, взвесил, обмозговал: не туда она клонит.
Сверстников насторожился.
— На верхах-то не одобряют всякие выкрутасы в искусстве, модерн, формализм и прочее. Она может подвести газету и нас поставить под удар.
— Может, — согласился Сверстников.
— Может, может! Выдвинуть ее, что ли?
— То есть?
— Ну, в смысле освободиться от такого редактора отдела.
Сверстников склонил голову.
— Твое мнение какое? — настойчиво спросил Курочкин.
— Вяткина способный человек. Она заблуждается — это верно. Но, мне думается, ее можно поправить.
— Вяткину поправить?! — Курочкин захохотал. — Вижу, вижу, она из тебя скоро станет веревки вить. Отсечь, отсечь!
— Не то время и не те люди, чтобы отсечением решать дела. Ты говорил: «Мы должны бороться за душу каждого сектанта». Правильно сказал. А почему нам отсекать душу коммуниста? Разве за душу коммуниста мы не можем и не обязаны вести бой?
— Усложняешь дело. Вяткина руководящий пост занимает. Из партии мы ее не исключаем.
Сверстников встал и уперся руками в стол.
— Если дорога душа сектанта, то душа коммуниста стоит много больше. Как теперь поступим с Васильевым?
Курочкин укоризненно посмотрел на Сверстникова.
— Все уже забыли Васильева.
— А справедливость?
— Да, кстати, — вспомнил Курочкин, — получено решение обкома партии и завтра публикуем. Статья «Откровенность» признана правильной.
В кабинет вошел редактор сельхозотдела газеты Гундобин. В это время Сверстников сказал:
— Нет, так не может быть. Мы восстановили справедливость там, в городе Широком, мы восстановим ее и здесь, в редакции «Новой эры». Партия этого требует.
Гундобин вдруг закричал, чем немало удивил Сверстникова:
— Что ты все кричишь — партия, партия? Что, мы хуже тебя? Что, мы не коммунисты, что ты нас все поучаешь?
Сверстников заметил одобрительный взгляд Курочкина, обращенный к Гундобину, сдерживая себя, проговорил:
— Кто вам позволил на меня кричать, товарищ Гундобин?
Гундобин остановиться уже не мог, губы его дрожали, руки тряслись, он срывался с баса на дискант, с дисканта на бас.
— Ты хочешь свои порядки в редакции установить. Привык в обкоме командовать.
Сверстников понимал, что поведение Гундобина пахнет провокацией. Понимал это и Курочкин, но он не вмешивался в пылкий разговор — решил предоставить событиям развиваться самим («Там сообразим, что дальше делать»).
— Я был доверенным лицом партии, секретарем обкома партии, а не секретарем обкома Сталина. Между прочим, в то время меня некоторые товарищи называли свидетелем их честности, верности и преданности перед партией. И я тогда на военной коллегии говорил о них, что они верные ленинцы. Этого требовала справедливость. Справедливость требует, чтобы и Васильев был огражден от произвола.
Гундобин нервно рвал лист бумаги. Он уже лет двадцать работает в газетах, и все в сельхозотделах, и уже поднаторел, как говорил Курочкин, в вопросах сельского хозяйства. Ему удавалось иногда ставить на страницах газеты крупные вопросы.
Его страсть — ловить новости на лету и делиться ими. Стоило поздороваться с кем-либо, как он уже спрашивал: «Ты слышал, говорят…» Мясистые его губы вышлепывали слова округлые, ребристые, плоские и колючие, из которых составлялась правда, полуправда и ложь. Очередную новость Гундобин заканчивал: «За что купил, за то и продаю». Так или иначе, Курочкин от него узнавал нередко совершенно точные новости.
Курочкин не раз предупреждал своего друга не говорить громко и не волноваться, но тот ничего с собой поделать не мог. Так и теперь он «взвинтился» и накричал на Сверстникова.
— К чему так горячо спорить? — Курочкин нашел нужным вмешаться в разговор. Как он угадывал, когда нужно подать реплику, когда вмешаться в спор, это трудно сказать, — он обладал чутьем птицы: она знает, куда и когда лететь. — Публикацией ответа обкома мы подтверждаем правильность выступления газеты. Васильев перейдет на другую работу. Прежнее решение редколлегии мы найдем несостоявшимся… Вопрос-то выеденного яйца не стоит.