Солнцев пригласил Сверстникова на беседу — ему хотелось ближе познакомиться с ним, чтобы пользоваться не только отзывами Курочкина о нем. Курочкин говорил Солнцеву: «Сверстников подает надежды и со временем станет подходящим журналистом. Я обеспокоен личными качествами Сверстникова: Сверстников долгое время был на руководящей партийной работе и привык повелевать людьми, не терпит подчинения и везде выпячивает свое «я». В редакции он уже успел поскандалить со мной, с редактором сельхозотдела Гундобиным, взял под защиту критикана и склочника Васильева. По натуре Сверстников был и остался партийным работником провинциального толка. Надо, конечно, быть объективным — Сверстников энергичен, напорист…»
Солнцев по многолетнему опыту знал, что самое трудное — характеризовать людей. Сам он всегда опасался субъективной оценки, не раз говорил, что кадры партии — государственное достояние и к оценке их надо подходить с позиции не одного человека, а всей партии. Ни в коем случае нельзя допускать предвзятого отношения к людям.
По опыту прежних встреч Сверстников нравился Солнцеву, ему казалось, что он человек с открытой душой, правдивый, честный. Курочкин поколебал этот взгляд. Теперь Солнцеву даже легкий прищур одного глаза Сверстникова показался выражением хитрости.
С противоречивым чувством Солнцев встретил Сверстникова. Беседа началась чересчур официально. Сверстников, человек с чутким сердцем, сразу это подметил, и ему стало неприятно. «ЦК — святейшее место партии, — думал он. — Могут ошибаться везде, а здесь найдут правильное решение. Могут где-то неправильно отнестись к человеку, здесь будет восстановлена истина». Строгий порядок в здании, тишина в коридорах, как в научном учреждении, — все вызывает уважение и доверие. И вот это чувство беспрекословного авторитета как-то вдруг было задето несвойственным официальным тоном и тотчас замкнуло открытое сердце Сверстникова.
Солнцев тоже был недоволен началом разговора и упрекал себя в неумении вести его. «Совсем выпустил из вида, что дело имею с партийным работником, умудренным жизненным опытом, — ругал он себя. — И что значит какая-то фальшь в начале разговора! Она сразу бросилась в глаза Сверстникову. Поэтому он не идет навстречу, выжидает, когда я скажу ему самое главное, ради чего пригласил… Ощетинился, как еж».
— Вы курите? — Солнцев пододвинул Сверстникову коробку папирос «Казбек», хотя сам не курил и держал папиросы для посетителей.
— Нет, — односложно ответил Сверстников.
Солнцев вдруг расхохотался и перешел на «ты».
— Слушай, я забыл, что ты был секретарем обкома партии. Ты вошел, я смотрю на тебя и думаю: «Не огреет ли нас и этот поэт каким-нибудь фортелем?» От замечательных очерков вдруг повернешь куда-нибудь.
Солнцев и Сверстников взглянули в глаза друг другу, сверили искренность улыбок и заговорили.
— Ты ведешь бой с Вяткиной, а тебе надо сражаться…
Сверстников секунду поколебался и тоже перешел на «ты».
— А ты думаешь, это так просто?
— А что тебя сдерживает?
— Не что сдерживает, а кто держит.
— Кто же?
— Ко мне обратилась редакция газеты «Литература» с просьбой написать статью. Согласился, написал. Три месяца не печатают.
Солнцев набрал номер телефона.
— У вас статья Сверстникова? Что же не печатаете?.. А разве вы не знали, что он придерживается другого взгляда… Что же с ним поделаешь, может быть, где и грубовато скажет… Сверстников — партийный поэт… Что, что?.. Такого термина нет? Ну вот я его ввел в обиход, считайте меня новатором.
Солнцев и Сверстников уселись в кресла около журнального столика. Солнцев положил перед Сверстниковым ярко оформленную книжку:
— На английском языке Алексей Красиков «И туда и сюда»? Кто же это издал? — заинтересованно спросил Сверстников. Он стал листать книжку. — О, узнаю! И предисловием снабдили.
Подобие улыбки пробежало по лицу Солнцева.
— И предисловие дали, и оперативно издали. Такую книжку наши противники сразу берут на вооружение. Твои очерки, конечно, за рубежом публиковать не будут. У тебя будет вроде «Анти-Красиков».
— Вроде бы так. — Сверстников стал рассказывать о колхозах, о людях деревни, о партийных работниках.
— Меня очень радует, — сказал Солнцев, — что в трудных условиях, даже когда наворочена куча ошибок, колхозники видят свою дорогу правильно. Смотри, как говорят: «Я защищаю колхоз, а не плохих руководителей, не колхоз виноват, а плохой руководитель». Да, народом осознана великая и непобедимая сила социалистического строя. А как этот товарищ из колхоза оценивает Красикова! «Балаболка!» Метко.