Сверстников засмеялся:
— Кое-кто пытается оправдать Красикова тем, что он молод.
— Рано или поздно зрелость назначит свидание каждому. И, представь себе, никто не может, не в силах прийти раньше или позже к ней. Не явиться на это свидание просто невозможно. Взглянешь в глаза зрелости, все поймешь. Если ты герой, то назовет героем, если ты Человек, назовет Человеком, если ты мокрица, назовет мокрицей… Мы обязаны помочь любому человеку прийти на свидание со зрелостью без стыда за свое прошлое…
Сверстников горячо откликнулся:
— Без стыда перед отцами, перед теми, кто погиб. Мне нравятся слова поэта Луконина: «Убитый солдат в бою вечно на страже». Да, он оберегает нас, как часовой, своей нравственной силой. Наверно, он был зрелым в юности… Я так представляю… Мужество от погибших улетает к живущим… К сожалению, не в каждом сердце оно может свить себе гнездо. Счастлив тот, в чьей душе оно поселится… Мужество не закажешь, не купишь, не вымолишь, его воспитывают с детства.
Солнцев раскрыл папку и подал Сверстникову письмо:
— Красиков, кажется, многое понял. Вот, почитай.
Сверстников стал читать.
«Товарищ Солнцев!
Посылаю копию письма господину Керзону.
Мне мучительно стыдно, что мой труд недруги смогли так ловко использовать против моей Родины.
«Господин Керзон!
В моих руках книжка моих очерков «И туда и сюда», изданная на английском языке вашим издательством. Я бы, пожалуй, и не узнал об издании этой книжки в вашей стране, если бы друзья не прислали ее мне. Вы же не сочли нужным испросить моего разрешения на ее издание, поставить в известность об ее выходе в свет и прислать мне, хотя бы для сведения.
Книжку вы снабдили предисловием без указания, кем оно написано. Неосведомленные читатели могут думать (так оно составлено), что автором его являюсь я.
И все же, господин Керзон, я вам благодарен. Не удивляйтесь, именно благодарен, благодарен за то, что помогли мне остро, нелицеприятно взглянуть на себя. Вы мне подарили зеркало, и я вижу в нем себя, как ни в каком другом.
Я писатель, книжки мои издаются чуть ли не каждый год, меня знают в моей стране, одни хвалят, другие ругают, нет, не верно — критикуют. И, вы знаете, я был глух к критике, похвалы так меня радовали, точно броней ограждали от всякого разумного критического слова.
Недоставало вашей похвалы. И вот я читаю: «Алексей Красиков, пытливый и талантливый (пройдет время, может быть, скажут: гениальный) писатель, в предлагаемой читателю книге в образной форме показывает, что социалистический эксперимент (то есть коллективизация сельского хозяйства) в деревне провалился».
На Родине меня критиковали, критиковал меня, в частности, поэт Сергей Сверстников, я не особенно обращал на эту критику внимание. Около меня были люди, они не утешали меня, они просто говорили: «Тебя не поняли, поймут позднее. Ты очень талантлив и видишь дальше Сверстникова…»
Ваша похвала словно бы вернула мне зрение… Горько это сознавать, но это правда. Я вдруг увидел себя в ваших объятиях… Я принимаю ваши ласки…
— Стоп! — сказал я себе. — Что происходит? Где я? С кем я?
Я ведь думал, что еду на белом коне…
Господин Керзон, вы мне вернули зрение…
Как же это случилось, что я иду с вами чуть ли не в одном строю… Это же страшно, я, Алексей Красиков, сын Петра Красикова, с вами вместе… Отец мне показывал свою спину, избитую раскаленными шомполами солдатом экспедиционного английского корпуса в Архангельске…
Мои братья погибли в Великую Отечественную войну с немецким фашизмом. Они мне завещали защищать Родину…
И я буду защищать Родину. Критика недостатков в нашем строительстве — это тоже бой за мою Родину, за коммунизм.
Что вы сделали, господин Керзон? Вы мое, наше оружие обратили против нас… Я много думал над тем, как это вы смогли сделать. Я думал над тем, издадите ли вы очерки о деревне Сергея Сверстникова. Он ведь тоже критикует, остро, смело… Нет, не издадите, не издадите потому, что там критика на крыльях победы нового общественного строя… Я теперь хорошо знаю, что мне нужно делать: показывать, может быть, очень неприглядные стороны нашего строительства вместе с силами, которые устранят плохое, создадут хорошее.
Господин Керзон, вам, может быть, чуждо чувство патриотизма — барыши ведь в вашем обществе нередко дороже Родины.
Мне, Алексею Красикову, сыну Петра Красикова, поротого шомполами в Архангельске английскими солдатами, дорога моя отчизна, и я требую опубликовать мое письмо.