С почтением
Сверстников возвратил письмо Солнцеву.
— Алексею Красикову надо помочь найти свое место в литературе.
— Это верно… Я вспомнил письмо Карла Маркса Иоганну Беккеру. Маркс подготовил первый том «Капитала» к печати и был очень рад. Маркс писал другу: «Это, бесспорно, самый страшный снаряд, который когда-либо был пущен в голову буржуа…» Вот что его радовало.
Солнцев и Сверстников задумались.
— Что делает Васильев? Мне звонил Фролов. Он целиком на стороне Васильева. Как ты оцениваешь Васильева? — спросил Солнцев.
— Партийный человек, подающий большие надежды журналист, талантлив.
— Один зам хвалит Васильева, другой зам дает ему самую плохую характеристику. Курочкин считает Васильева тупым как пень.
— Не скупился, значит, на оценку?! — вырвалось у Сверстникова.
— Как слышишь. А как относишься ты к Курочкину? — неожиданно спросил Солнцев Сверстникова.
— Я не могу дать ему сейчас характеристику, надо подумать…
— Что же, подумай. — Солнцев посмотрел на часы. — Время идти к секретарю ЦК. Потолковали мы с тобой, кажется, вдосталь, почти три часа.
Сверстников тоже взглянул на часы:
— Да, почти. А для чего ты меня вызывал?
Солнцев хитро подмигнул.
— Я вызывал? Просто у нас с тобой возникла необходимость поговорить.
От Солнцева Сверстников уехал на дачу. Там он сразу же ушел в лес.
Сергей Сверстников подумал, что дни бегут и бегут… Давно ли вот здесь май рассыпал синеву незабудок, а на этой лужайке звенели серебряные колокольчики, ландыши, а теперь уже цветут ромашки и лесные фиалки.
На другой день Курочкин зашел к Сверстникову.
— Обещают дождь, — сказал Сверстников.
Курочкин сел.
— Дождь — это хорошо… Что нового?
— Ничего.
— Я тебя вчера искал.
— Я был у Солнцева.
— Что он говорит?
— Так, обменялись мнениями.
— По каким вопросам?
— По самым разным, без программы.
Курочкин понял, что Сверстников о беседе с Солнцевым не имеет намерения рассказать.
— Ну что ж, давай закрутим машину и еще один номерок «Новой эры» выдадим свету. Пусть будет он лучше, чем вчерашний.
Курочкин ушел к себе и вызвал Коробова.
— Ты что вопрос о Сверстникове не ставишь?
— Какой вопрос? — спросил Коробов.
— Забыл? Письмо о Сверстникове из отдела кадров завода помнишь? То-то. Кому нужна волокита? Сверстников станет нервничать, гляди, и ошибку допустит. Поторапливайся.
Коробов пошел к Сверстникову, помявшись, спросил:
— Ты знаешь Марию Андреевну?
— Знаю.
— Ты ее рекомендовал на работу на завод?
— Да, рекомендовал. А что?
— Возможны неприятности.
Сверстников вспомнил, как он познакомился с Марией Андреевной. Он с Галей был тогда на даче Петра Телегина. Показывая на женщину, усердно мотыжившую землю в саду, Телегин сказал: «Пригласил ее помочь привести в порядок сад, а теперь жалко отпускать. Она нигде не работает, ей просто некуда идти. Оставил бы у себя, да есть домработница. А работник — золото». — «Пусть к нам идет, как, Галя, смотришь?» Галя сразу же согласилась.
Мария Андреевна стала помогать Гале, она стирала, убирала комнаты, ходила на рынок. Заметила, что одни туфли потускнели, сходила купила краски и покрасила, увидела — тапочки у Сергея разорвались по шву, починила. Гале она сообщала, что в ближайших магазинах продают то необыкновенные свитеры, то затейливые женские халаты. Иногда Галя и Сергей долго смеялись над ее поступками.
Мария Андреевна отправилась со срочным поручением, но вернулась только через три часа.
— Что случилось? — спросила ее Галя.
— Пожар смотрела. — И начала рассказывать подробности.
Как-то Мария Андреевна сообщила:
— Я в тюрьме сидела, поваром там была.
— За что?
— За спекуляцию, на семь лет была осуждена, за хорошую работу через два года выпустили. Потом там жила вольнонаемной. Хорошо жила.
Сверстников, явно рассерженный, спросил:
— Разве можно обкрадывать своих людей?
— Я ничего не украла, я продавала.
— А сколько на этом наживала?
— Хорошо зарабатывала, я все себе купила: в комнате был диван, радиоприемник, на себя я купила котиковую шубу — шесть тысяч рублей уплатила. Жила — как сыр в масле каталась…
— И докаталась. Что же не продолжаете свое дело?
— Я-то? Нет, я не буду больше. Деньги большие, текут сквозь пальцы. Нет уж, боже меня упаси, не хочу этой спекуляции.