Сергей Сверстников смотрел на худую, жилистую женщину.
— А может быть, попытаешь еще счастья? — ехидно спросил ее Сверстников.
— Нет. Я хочу на заводе поработать.
— Хочешь?
— Хочу.
Сверстников порекомендовал ее на энский завод. И стала она там работать.
Рассказав все это Коробову, Сверстников спросил:
— Говоришь, возможны неприятности. Что же она набедокурила?
— Я еще толком ничего не знаю, мне Курочкин переслал бумагу из отдела кадров завода. Ты что, поручился за нее? — спросил Коробов.
— Да, поручился, сказал, что буду отвечать своей собственной головой.
Коробов засмеялся.
— Доверчивый ты человек.
Как-то Сверстникову позвонил главный редактор газеты «Литература».
— Привет поэту Сергею Сверстникову. Твою статью «Столбовая дорога советской поэзии» запустили в производство.
Но прошла неделя — статья в газете не появилась. Сверстников зашел к заведующему отделом критики и библиографии.
— Как хорошо, что вы зашли! Хотел вам звонить. Случилось невероятное в практике нашей газеты — потеряли оригинал вашей статьи.
Сверстников отдал второй экземпляр статьи, хранившийся у него.
Дня через три поздно вечером его попросили приехать в редакцию прочитать гранки. Приехал, прочитал. Статья оставалась боевой, отстаивала идейные и эстетические позиции советской литературы, но острие ее направлялось лишь косвенно против поэтов и писателей, «клюнувших» на буржуазную пропаганду. Сверстников запротестовал:
— Такую статью я подписывать не буду.
— Исправлять поздно, главный редактор подписал номер в печать. Надо было раньше приехать.
— Позвонили бы утром.
— Обзвонили все телефоны в поисках вас, но нигде не обнаружили.
Сверстников вспомнил, что из редакции никуда не выезжал.
— Тогда снимайте статью.
По требованию Сверстникова полосу все же переверстали, исчезнувшие абзацы из его статьи восстановили.
На статью «Столбовая дорога советской поэзии» никто не откликался, с неделю царило молчание. Затем стали появляться в газете «Литература» мелкие заметки то об одном, то о другом сборнике стихов Сверстникова. Начинались они обычно так: «Появление Сверстникова в литературе поначалу обещало что-то, но, пусть это горько сознавать, его умение рифмовать было ошибочно принято за талант».
Как ни крепился Сверстников, а день ото дня становился все мрачнее. Он старался остаться один и думал о том, не ошибся ли, может быть, в самом деле стихами зря бумагу марает. Перечитал многие свои стихи и поэмы, ему они нравились. Тогда он строго сказал себе: «Каждому автору нравится, что он написал». Сверстников сел за стол, пододвинул к себе стопку чистой бумаги, взял в руки ручку. Он просидел полчаса, час, но не складывалось ни одной строки. Сверстников пробурчал: «Вроде бы вывихнул ногу и не можешь ходить, вроде бы оборвал сухожилие правой руки и она беспомощно висит».
Друг поэта писатель Петр Телегин, читая эти заметки, негодовал. Он встретил Сверстникова в Доме литераторов, обнял и горячо начал убеждать, что такую по искренности и темпераменту статью Сверстникова ему было радостно читать, а эти укусы — ерунда. Писательница Марина Колосова позвонила по телефону и спросила: «Сережа, ты не перепугался?»
Но удар следовал за ударом. Мелкие заметки сменила огромная статья. Все было в ней убедительно и доказательно, приводились строфы стихов, цитаты из статей Сверстникова. Получилось так, что герой его поэмы «Вершители» не искренен, не энергичен в жизни. «Это не случайно», — писалось в статье, и ставились отточия. И уже совсем бесцеремонно автор судил Сверстникова, когда речь коснулась эстетических проблем. «Сверстников нетерпим ко всем, кто думает иначе, хотя бы в частностях, в деталях… Но ведь имеет право человек на свой взгляд хотя бы в частностях!.. Статья Сверстникова изобилует не только намеками, но даже личными выпадами против замечательных писателей. Чувствуется и в тоне статьи, и в подборе слов, и в оценках яростный азарт, здесь уже самое большое преувеличение для Сверстникова не есть преувеличение. Он противопоставляет понятие идейности мастерству, идейное начало — художественности».
Встретив Сверстникова, Вяткина, улыбаясь, взяла его под руку.
— Грустите?
— Не то что грущу, а уж очень муторно.
— Муторно? Может быть, моторно?
— Муторно — русское слово. Даль и Ушаков его объясняют одинаково: на душе неприятно, тревожно, беспокойно. В лесники, что ли, податься?.. — глубоко вздохнул Сверстников.