Курочкин сдвинул брови, подбородок обвис.
— Мне тоже скоро уходить на пенсию. На пенсию лучше уходить генералом.
Невский не отозвался, голова его лежала на спинке кресла, глаза полузакрыты.
— Эх-хе-хе! — вздохнул Курочкин. — Подумаешь, подумаешь, а ведь и в пенсионные годы есть своя услада, а? Я думаю, ты поправишься — и на охоту. Ни звонков к тебе, ни выговоров тебе, ходи, смотри, увидел, прицелился и — бах-бах…
Невский оживился:
— Да-да, а потом к закату солнца удочку закину, пошел ершишко, и ведь всего-то с ноготок, а рыболову радость.
— И тут нечаянно судачок клюнул, а? — Курочкин тихо засмеялся.
— В заповедное охотничье хозяйство не пойду, палкой меня туда не гони, не пойду… Страшно подумать, что тебя, провоевавшего всю жизнь, вдруг в заповедник… Лучше смерть! Я говорю о физической смерти, духовная уже свершилась у тех, кто ершишка подсек.
Курочкин увидел прежнего Невского, прямого, как мачтовая сосна. На прощание он опять обнял Невского:
— Поправишься, писать-то небось будешь нам?
— Сложа руки сидеть не стану. Не дамся я костлявой без бою.
Впервые за всю беседу проступил на лице Невского легкий румянец и заискрились глаза. Он протянул руку к столу, там лежала исписанная стопка бумаги.
— Книга? — спросил Курочкин.
— Да, пишу.
Неистребимая страсть действия всегда покоряла и друзей и противников Невского. Невский мог ошибиться, но не мог плохо работать. О нем говорили: «Невский? О, этот работать умеет», «Неистощимой энергий человек».
— Сверстникову помогай, — напутствовал Невский.
— Вот беда — он впутался в какую-то историю. — Курочкин почесал за ухом.
— Что такое?
— Толком-то я еще не знаю, но вроде бы в грязное дело втюрился.
— Сверстников?
— Я тоже удивляюсь. Коробов докладывал, вроде бы Сверстников запутался с какой-то Марией Андреевной.
— Не похоже на него.
— Я тоже сомневаюсь.
Состояние приподнятости не оставляло Курочкина до самой редакции. Теперь он поверил — будет главным редактором.
Курочкин нажал кнопку, и лифт бойко и весело понес его на пятый этаж. Тут он вспомнил день, когда обнаружил в полосе смысловую опечатку и никого не предупредил об этом, вспомнил, как утром вытащил полосу из стола, посмотрел на зловещую пометку красным карандашом возле ошибки и разорвал оттиск на мелкие части. Всплыло все это в памяти, и ему стало страшно тяжело, сердце заныло, лицо налилось кровью. Мрачный вошел он в кабинет и сел в кресло. Сердце вдруг больно, как иглой, кольнуло, и Курочкин вскрикнул. Через какое-то время тупая, давящая боль завладела всей грудью. Курочкин положил под язык таблетку валидола и лег на диван. Пролежал, наверное, с час, боль прошла, и он приступил к делу.
Сотрудникам Курочкин рассказывал:
— У Невского одна нога беспомощная, да и сам…
Курочкин был мрачен, и все видели, как он переживает за своего друга Невского. К вечеру он повеселел, распоряжался в редакции как полновластный хозяин, позвонил в отдел кадров и приказал трудовую книжку и личное дело Васильева отправить по месту новой работы, хотя знал, что там Васильева нет; представил Гундобина на утверждение членом редколлегии. Курочкин вошел в азарт и за вечер столько дел выполнил, сколько в другой раз хватило бы на неделю. В пять часов вечера он сказал секретарше:
— Сажусь писать передовую, и, пока не подам сигнала, не беспокоить.
Курочкин сегодня был безжалостен, вычеркивал из написанного целые абзацы, вписывал новые. Когда передовая была закончена, уже было одиннадцать часов вечера. Ответственный секретарь редакции принес Курочкину чистые полосы.
— Все в порядке?
— Да, все вычитано, проверено, — ответил ответственный секретарь.
— Подписываю, в случае чего, все на твоей совести.
К Курочкину заглянул Гундобин, они посовещались о плане работы отдела сельского хозяйства. Будто сам черт тыкал своими кулачищами в бока Курочкину и науськивал сказать о скором назначении на пост редактора. Как ни крепился, а к концу беседы сообщил:
— Скоро придет решение о назначении меня главным.
Гундобин встал, подошел к Курочкину и пожал руку:
— От всего сердца поздравляю.
Курочкин оторопел:
— Да подожди ты!
— Болтать я не стану, а поздравить тебя хочу первым из первых. — И Гундобин еще крепче пожал ему руку.
— Ты имей в виду, в случае чего, я тебя замом буду выдвигать, — сказал Курочкин.
— Думаешь, справлюсь?
— Ты-то? А что, боги разве горшки обжигают?