— А Сверстников?
— Задерживать его не станем, уйдет. Скоро партбюро будет, там рассмотрим его персональное дело. Понял?
Гундобин утвердительно кивнул головой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Рабочий день уже кончился. Сверстникова не было. В его приемной Валерия Вяткина и Нелля, усевшись с ногами на диван, шептались.
— Курочкин рассказывал мне, что Васильев бросил тебя. Вы поссорились, да?
Нелля не отвечает, она думает, почему Вяткиной нужно это знать. «Только бередит душу». Нелля склонила голову, и ее подбородок уперся в грудь. «Бросил» — слово-то какое придумали обидное». Нелля исподлобья посмотрела на Вяткину: «Доброе, симпатичное лицо, доверчивый взгляд».
— «Бросил» — слово это мне не нравится, я в нем вижу купеческую старину… И еще скажу я вам, Валерия Вячеславна, не люблю, когда чужие лезут в мои личные дела.
Вяткина встрепенулась, положила свою руку на руку Нелли, в глазах появилась тревога.
— Нелля, я не хотела вам сделать больно.
— Мне не нужно утешения, мне не нужно соболезнования…
— Нелля, я сама ищу утешения. Я полюбила человека. Я не знаю, придет ли ко мне его любовь… Не знаю, как мне быть…
— И вас не утешу… Я люблю Николая. У меня будет сын.
— Ребенок будет? Я чаще стала думать о материнстве. У меня, наверно, не будет детей.
На глазах Вяткиной появились слезы.
Нелля села ближе к ней и сказала:
— Что вы, Валерия Вячеславна, будет любовь, будут и дети…
— Я ведь не знаю, любит ли он меня.
— Спросите.
— Я? Первая?
— Любовь равна.
Вяткина закурила.
— Я полюбила Сверстникова.
Нелля удивилась:
— Его?.. Сверстникова не трогайте, — прошептала Нелля, встала с дивана и, как бы заканчивая разговор, почти угрожающе сказала: — Его трогать нельзя.
Нелля сидела на скамейке в Пионерской аллее.
Аллея поднимается от Калужской заставы к Ленинским горам, к университету. Широкие кроны лип укрывают тротуары от лучей солнца. В их прохладе забавляются дети из ближайших детских садов, коротают время пенсионеры, зубрят книги будущие студенты университета, заботливые мамы катают грудных детей в колясках.
Идут загорелые девочки. Одна из них с двумя вздыбившимися косичками с тоской сказала:
— Я хочу, чтобы ко мне вернулись кудри.
Нелля взглянула на ее вздернутый облезлый носик, на содранную худую коленку и подумала: «Кудри испортили бы лицо этой девочки. Но девочка хочет вернуть кудри, ей грустно без них».
Мимо идут юноша и девушка. Она говорит ему:
— Догони меня. У-у-у, не догонишь! — И побежала, и он побежал.
Нелля прислушалась: нет, на этой полянке не стрекочут кузнечики, не поют птицы, лишь молодые воробьи надоедливо чирикают, перелетая с ветки на ветку. Нелле захотелось, чтобы здесь в траве на полянках жили кузнечики, летали стрекозы, в выси пели жаворонки.
Так хотелось, чтобы по аллее шел Николай Васильев и искал ее, а она, озорничая, спряталась бы за скамейку, а потом, крадучись, подбежала к нему и закрыла руками его глаза.
«Нелля!» — угадал бы он.
Его нет, и она не знает, где он. Его нет, и она не знает, думает ли он о ней. А ей хочется, чтобы он думал о ней.
«Может быть, погорячились». Об этом говорил Нелле и Коробов: «Вижу — любишь ты его, плачешь». — «Как же теперь быть?» — спросила она его тогда. «Почему ты позволяешь себе хлопать дверью? Почему ты, не выслушав человека, обвиняешь его? Знай, дочка, нечаянно и орлу можно крылья обрезать».
От Коробова Нелля ушла с твердым намерением помириться с Николаем. На другой день Нелля узнала, что Николай был в редакции «Новая эра», но не зашел к ней. «Значит, примирения не может быть. Забыть его», — так решила она. Нелля очень старалась забыть Николая, уходила к подругам, шла в кино, театр, оставалась одна, брала в руки книгу или искала интересные передачи по радио и слушала концерты. Но он снился ей во сне, его имя приходило на память, когда пели «Подмосковные вечера» и «Далеко, далеко», когда о нем сочувственно говорили в редакции. А недавно утром Нелля сделала открытие — забеременела.
В то утро все делала она так быстро, что удивилась, когда врач спросил ее:
— Почему вы решили делать аборт?
Врач ждал ее ответа.
— Я не хочу ребенка, — вяло проговорила она.
— Потом не будете раскаиваться?
Она еще не мыслью, а только чувством восприняла сказанное врачом. Нелля встала и робко пошла к двери врачебного кабинета.
Только вечером она стала отвечать на его вопрос, не ему, не людям — себе, своей совести.