После заседания партбюро Сверстников с Коробовым приехали на квартиру к Нелле. Ее глаза были заплаканы.
— Полюбуйся на эту героиню, раскисла, разнюнилась. Спроси, почему, толком и ответить не сможет, — сердито говорил Коробов. — Видите ли, она ошиблась в Васильеве, а основания для такого вывода где? По глупости, по молодости, глядишь, и действительно беду на себя накликает… Собирайся, поехали к Николаю.
Николай Васильев решил сражаться до конца, но на место новой работы не идти. Собственно говоря, и работы новой нет — он был там, но никто ему не предложил должности.
Время шло, и деньги в кармане Васильева таяли, он стал отказывать себе то в одном, то в другом. В столовой брал самые дешевые обеды, от белого хлеба совсем отказался. Затем стал с выбором покупать черный. Он уже брал ржаной не за 16 копеек, а за 14. Настал день, когда взял последние десять рублей со сберегательной книжки. Но, как ни экономил Николай, денег хватило только на неделю.
Из домоуправления пришли и потребовали уплатить квартплату. Магазины торопили взять подписные издания с предупреждением — в случае, если книги не будут выкуплены в срок, их продадут. Пришлось отказаться от автобусов и троллейбусов, когда надо было ехать недалеко. Вскоре и ботинки износились и потребовали срочного ремонта, а денег осталось всего двадцать копеек. Все переговоры вел по телефону, но этот вид связи прервался: телефон без предупреждения отключили за неуплату абонементной платы. Васильев сдал новый костюм в комиссионный магазин.
Так и жил…
Коробов, Сверстников и Нелля застали Васильева за сапожным занятием: он подбивал совсем отвалившиеся подметки ботинок.
Коробов вспомнил, как тридцать лет назад пришел он к Невскому с отвалившейся подошвой на одном ботинке и соврал: «Только вот перед зданием редакции запнулся, и пришлось бечевкой подвязать».
— Угощай гостей, — обратился Коробов к Васильеву. Николай покраснел, уши горели, как будто кто отодрал за них. — Чего раскраснелся?
— Я сейчас, посидите. — Нелля выбежала, она все поняла.
Мужчинам пришлось ее ждать около часа — надо было ей забежать в один магазин, другой. Возвратилась с покупками.
Сверстников поднял рюмку:
— Будьте счастливы!
Коньяк выпил только Сверстников.
— Трезвенники, черт бы вас побрал! — заворчал Сверстников. — Не мужики вы, кисейные барышни.
Коробов смеялся и грозил Сверстникову пальцем:
— Смотри, смотри, как разошелся.
Сверстников рукой растрепал волосы Васильеву.
— Веселей смотри на жизнь!
Разговора не получалось. Сверстников сообразил:
— Гостям пора и честь знать, пусть хозяева отдохнут. — Сверстников взял Коробова под руку, и они, попрощавшись, ушли.
Николай и Нелля не могли освободиться от сковывающей неловкости, обменивались короткими фразами, без надобности переставляли стулья в комнате, предметы на столе. И все же нужное слово кем-то было сказано…
Васильев перед сном сказал Нелле:
— Мне завтра рано вставать: я устроился грузчиком на железнодорожной станции.
— Это еще для чего? Тебе завтра надо быть на работе.
Васильев улыбнулся:
— Корреспонденцию напишу со знанием дела.
— Мы ждем тебя к семи часам вечера, — сообщил Лушкин Вяткиной по телефону.
— Я не могу.
— Без тебя не обойдемся, обязательно приезжай.
— Не могу.
Через полчаса позвонил художник Телюмин.
— Все дела в сторону, ждем у Лушкина.
— Не могу.
Вяткина не могла поехать к Лушкину: у нее назначена встреча с Сергеем Сверстниковым. Она так значительна в жизни Валерии, что отложить ее нельзя.
В условленное время Вяткина вышла из редакции, взяла под руку Сверстникова.
— Правда, приятно чувствовать рядом с собой друга? — не то спрашивала, не то утверждала Вяткина.
Сверстников ускорил шаг.
— Куда вы бежите?
— Может быть, начнем разговор, — предложил Сверстников.
До этой минуты Вяткиной казалось легко начать разговор, а теперь она не знала, с чего начать.
— Совсем уже рядом дом, — протяжно сказала она.
Сергей Сверстников тяготился как-то ненароком складывавшимися отношениями с Вяткиной. Он не мог отдать себе отчета, почему приходил к ней домой, ругал себя за это. «И Гале я не осмеливаюсь сказать об этом… Нечестно, противно… Снова иду к ней. Почему?» Рядом с ним шла тоненькая, небольшая Валерия, она была задумчива и в этой задумчивости трепетно красива, как только что появившийся подснежник. Сергей подумал: «Нежная и незащищенная».