Сегодня у скульптора Зименко друзья собрались по случаю окончания работы над скульптурой «Беременная».
Поэт Алексей Красиков прочитал стихи. Вяткина процитировала его:
— «Как странно, кажется, я вас люблю…» — это так неожиданно сказано.
Валерия сидела рядом с писателем Лушкиным — милым старичком. Он поддержал Вяткину.
— Справедливы ваши слова: Алексей Красиков очень даровит.
Зименко пригласил осмотреть «Беременную». Гости смотрели на скульптуру и молчали. Красиков, мастер на экспромты, рассеял тишину:
— К чему стремится мать, когда в ее утробе ребенок? К рождению нового. Она вся уходит в это рождение нового. Совершенно закономерно, что живот занимает центральное место, мы не видим или почти не видим лица, рук, ног беременной…
На Валерию смотрело опухшее, с расплывшимися чертами лицо. «И это — счастье материнства?.. — Дрожь пробежала по ее телу. — Нет, я не стану матерью!»
Друзья жали руки Зименко. Безвольно подала свою руку и Вяткина.
— К столу! — пригласил Зименко.
Зазвенел мелодично хрусталь, заблестели, заискрились глаза друзей, они улыбались и шутили. От коньяка стало тепло и весело.
Лушкин быстро пьянел. Он знал за собой эту слабость и решил высказаться, пока не одолел его Бахус.
— Имя Зименко засияет в истории… У меня свое восприятие. И в поэзии также. Что такое солнце? Раскаленная сковорода! Почему это не поэтично? Что такое лицо? Оно мне кажется пуговицей.
Все решили, что это самый подходящий момент для тоста и хором провозгласили:
— За Лушкина!
Алексей Красиков громко сказал:
— Валерия Вячеславна, мы гордимся выступлениями вашей газеты. Статья Зименко нас радует. Вы наша надежда. За нашу Валерию! — Красиков поцеловал ей руку.
Только одна Вяткина знала, как дорого ей стоило напечатать статью Зименко в «Новой эре». Она даже Алексею Красикову об этом не рассказывала.
Вяткина считала статью Зименко очень значительной. Курочкин вначале колебался — печатать статью или нет, но Вяткина его уговорила. На очередной летучке Вяткина заявила: «Зименко глубок и смел. Он с присущей ему даровитостью раскрывает проблемы нашего искусства».
Николай Васильев, одобрительно посматривая на Курочкина, заговорил: «Послушать Вяткину, так заслуга в напечатании этой статьи принадлежит только ей. А Курочкин Михаил Федорович вроде бы при сем присутствовал. Статья, я думаю, привлечет внимание. Она призывает учить зрителя высоко ценить произведения живописи, на которых люди, звери, деревья, цветы отдаленно напоминают живую природу. Сразу видно, что художники не копиисты. Я был бы наивен, если бы отметил только это достоинство статьи. Валерия Вячеславна, правильно ли я понимаю, на мой взгляд, его эстетические гипотезы простираются дальше этого ограниченного статута искусства?» — «Конечно!» — «Я так и понял. Когда будут усвоены идеи Зименко… Я забежал вперед, извините… Народ, массы сами не могут усвоить этих идей, их надо им вдалбливать. Каким способом — из статьи не ясно… Но это деталь… А вот, когда эти массы усвоят идеи Зименко, они сами будут творить необыкновенное… Чем сейчас эти массы заняты? Выпускают, как теперь говорят, красивые автомобили и тракторы, не уроды ботинки, хорошие в носке и приятные на вид костюмы. А вот когда массы усвоят идеи Зименко, они откажутся от этих несовершенных трудов и станут выпускать автомобили, передняя часть которых представит сочетание голов носорога и кабана, кузов — двугорбого верблюда. И опять-таки только на первом этапе. Когда эти массы станут интеллектуальными личностями, они будут творить не похожее ни на что реальное. В это время заблудшее искусство отойдет от изображения действительности, невоспитанное в прошлом человечество прозреет и склонит свои колени перед теми, кого оно отвергало».
Курочкин сердито одернул Васильева: «О серьезных вещах надо говорить серьезно». Николай Васильев доброжелательно посмотрел на него. «Правильно, Михаил Федорович, о серьезных вещах надо писать серьезно. Зименко и художники, которых он сердечно поддерживает, освобождаются лишь от традиций, которые их обязывают серьезно трудиться», — под дружный хохот сотрудников закончил свою речь Васильев.
Вяткина подала реплику: «Вы скоморох, вот что самое главное». — «Я скоморох? Вы шутите, я хотел провозгласить лозунг: «Вперед к изобразительному творчеству первобытных», но воздержался. Зименко и вы шагнули в безвременье».