— Выходит, я их… подвампирила?
— Ух ты, какими словами бросаешься! Нет, милая, ты их не «вампирила». И вообще, забывай-ка это понятие. Люди друг друга вампирить не могут, если кто от кого заряжается или сил набирается, то опять же тут природа действует, вроде закона сообщающихся сосудов: где мало было, туда добавилось, где было много, оттуда излишки ушли. Тот, кто отдает, в накладе никогда не останется: энергии в природе много, отдал — тут же тебе воздастся. Так что нет вампиризма, а есть энергообмен. Вот и здесь: мальчики тебе свою, мужскую силу отдали, а ты им женскую, ласковую, благословляющую. Вон как на тебя смотрели! В горах будут тебя вспоминать по ночам и светло им от этого станет, как от молитвы.
— Тут я с вами не соглашусь, Домна Федоровна. Вампиры есть, я сама с ними сталкивалась! Бывают такие люди злобные и завистливые — поговоришь с ними, потом чувствуешь себя как лимон выжатый.
— Ты про другое говоришь совсем. Дурной глаз и черное слово не вампиризм вовсе, а атака энергетическая… впрочем, об этом после у нас с тобой разговор пойдет. А сейчас говори, какие за сегодня вопросы подготовила.
Я в очередной раз удивилась ее всеведению.
— А вопросы такие. Во первых, про могилы родственные, землю с них и воск. А во-вторых, что это за магия такая, что способна на ход судьбы влиять и от смерти на войне хранить?
— Сперва я тебе на второй вопрос отвечу. Видишь ли, Дашутка, что бы там ни говорили, а судьба человеческая — не программа компьютерная, что один раз в него заложена и до самой смерти не меняется. Есть, конечно, определенная направленность, предрасположенность, но все равно у каждого человека существует несколько возможных вариантов, как жизнь прожить и какой смертью в какой срок умереть. Так вот, в судьбе человеческой есть семь смертей напрасных. Они на жизненном пути, что ямы на дороге: заметишь — обойдешь, не заметишь, оступишься, и поминай, как звали. А смерть на войне — напрасней некуда. Особливо на такой войне, где враг не лицом к лицу бьется, а в спину ударить норовит. Потому уберечься от такой смерти и можно, и нужно.
Целительница помолчала, и, глянув мне прямо в глаза, продолжила:
— И еще, доня, человек не живет сам по себе. Я тебе давеча говорила про то, что все во Вселенной взаимосвязано. Человек — часть Вселенной, словно клеточка в организме. Клеточка сама без организма существовать не сможет, если ее, конечно, искусственно не поддерживать в лабораторных условиях в питательной среде. Вот сейчас такая жизнь и пошла… лабораторная. Вопрос только, кто эту лабораторию устроил и какие эксперименты творит… Ну да оставим это на время. Если человек не сам по себе живет, то как же? Предки наши древние весь космос окружающий видели как древо мировое, на котором люди, словно листики появляются и опадают. Малый космос, ближний круг человека — древо родовое. Корни его — это предки, в мир иной ушедшие, ствол, ветки — люди взрослые, к деторождению способные, листики зеленые — дети малые. Дерево само, их всех объединяющее — родство кровное. Чтобы древо жило и росло, что, прежде всего, делать надобно? О корнях заботиться, потому что дерево корнями питается, из земли силу тянет. Отруби ствол от корней — засохнет дерево. Потому, если хочешь, чтобы жизнь твоя была крепкой и долгой, надо о тех заботиться, кто прежде тебя жил. Могилки навещать, в церкви поминать, благословения испрашивать и за семейный стол приглашать (вот для чего на поминках ставят рюмку с водкой и хлебом накрывают; не все знают только, что это за каждым обедом делать нужно). Так что человек один — только часть огромного древа. Вслушайся в само слово «человек», оно значит ведь «чело вечности», то есть ее лицо, видимая часть… А то, что скрыто, и есть род его, основа жизни. Потому и люди сейчас такие потерянные, все ищут чего-то, мечутся, словно почва у них из-под ног уходит. Разумеется, будет уходить — клетка без организма не живет! Даже в искусственно созданных условиях… Отсутствие нормального взаимодействия с другими клетками всегда дает перекос какой-то, болезнь, мутацию, сдвиг психический. Отчего, ты думаешь, вся среда информационная сейчас извращениями и садизмом переполнена? От того, что живут люди как та клетка в среде искусственной, не понимая, откуда взялись они и куда уйдут, в конце концов. А предки умершие — самая мощная сила на свете, она от всякой погани хранит. Ты только не воображай себе какую-то мистику, что кто-то с того света к тебе приходит и невидимой броней защищает. Суть не в том. Когда о корнях ты своих заботишься, в тебе генетическая информация просыпается, тысячелетиями копившаяся в роде твоем, инстинкт выживания, помноженный на тысячи жизненных опытов. Тебя словно что-то вести начинает, беду отвлекает, на правильную дорожку выводит. Ну, и конечно, личные твои качества улучшаются, жизнеспособность в сотни раз вырастает! А если речь идет о таких тренированных ребятах, как Егорушкины бойцы, так они вообще практически неуязвимыми становятся. Их ведь Георгий сам, лично тренировал, годами на белый шум натаскивал.
— На белый шум? А что это такое?
— Белый шум это особая техника в Казачьем Спасе, для развития той части подсознания, где хранится и обрабатывается информация, которая не осознается, но автоматически считывается с окружающей среды. Когда подсознание развито, говорят — интуиция работает.
— Научите?
— Показать могу, практиковать сама будешь. Хотя что я, Егорка тебя и научит, у него на то рука легкая. Вот завтра с ним в степь и сходите.
Назавтра мне пришлось встать раньше всех (это было не очень-то легко, учитывая, что весь дом просыпается вместе с солнцем). Но перед тем как уйти в поля с двумя весьма энерготонизирующими мужчинами (тренировать меня на белый шум с нами отправился и Федор), я посчитала нужным привести себя в максимально привлекательный вид…
Туда добирались на конях. Я, никогда в жизни не ездившая верхом, в седле себя чувствовала очень неловко, даже хотела идти пешком, но Георгий настоял на том, чтобы я непременно ехала на лошади, как бы трудно и неудобно мне ни было. В результате, когда мы прибыли на место, я чувствовала себя совершенно разбитой. Но Георгий не позволил мне спешиться и передохнуть даже те пятнадцать минут, что братья занимались приготовлениями к тренировке. В радиусе примерно метров пятидесяти они соорудили хитроумную конструкцию, состоящую из колышек, лесок, связок пустых консервных банок, трубок, бубенцов и каких-то кузнечных инструментов. Я сидела на лошади ровно посредине этого странного сооружения. Когда они закончили, Георгий подошел ко мне, подал черную повязку и велел плотно завязать глаза. Лишь только я это сделала, как тут же потеряла равновесие и вцепилась в холку лошади, чтобы не упасть вниз. Послышался уверенный голос Георгия:
— Лошадь отпусти, ты ей больно сделаешь. Сядь прямо. Расслабься. Будешь падать — поймаю.
Звук его голоса успокоил меня, но расслабиться я не могла: тело застыло в напряжении, ноги, неудобно раздвинутые широким седлом, были словно чугунные.
— Расслабься, я сказал.
Он подошел ко мне, снял с меня кроссовки и носки и стал довольно-таки сильно бить ладонью по моим пяткам — сначала по одной, потом по второй. Места ударов горели; в целом ощущение было очень неприятное.
— Сосредоточься на ощущениях в пятках. Что чувствуешь?
— Печет, будто над огнем держу.
— Теперь представь, что этот огонь охватывает тебя всю, снизу до верху.
Я постаралась представить, и — удивительно! — жар действительно заполнил все тело. Напряжение в мышцах спало, страх высоты ушел.
— Теперь внимательно слушай все, что будет происходить вокруг. Просто слушай.
Я кивнула, и в тот же момент раздался умопомрачительный гвалт. Звон, стук, скрежет, свист, завывания неслись со всех сторон. Перед глазами моментально возникла картина конца света, я инстинктивно вскинула руки и заткнула уши. Шум тотчас же прекратился, и откуда-то издалека донеслись слова:
— Нет, не закрывай уши, а слушай! Слушай внимательно, не убегай!
Какофония повторилась. Мне было физически больно выслушивать весь этот гам, сердце билось в сумасшедшем ритме, голова раскалывалась на тысячи частей. Я держалась из последних сил, когда Георгий где-то совсем рядом плотно, сжато заговорил: