Сергей Давыдов
Спрингфилд
ГЛАВА 1
Когда мама в девяностые годы
приехала в Тольятти из Таджикистана
она посмотрела на Автозаводский район и сказала:
это Америка
это Нью-Йорк.
Посмотри какие широкие улицы
какие тут перспективы
как много тут
молодости и всего.
Со временем сетка кварталов
станет для нее клеткой.
Потом из-за новых законов
сгорит ее бизнес
поднимутся цены
появится Крым
накроют кредиты
и она уедет к своей маме в деревню в Белгородскую область
и оставит меня продавать все наше имущество.
Я сбежал от нее лишь бы просто не жить там не жить
и никогда больше не возвращаться.
Но я буду долго ходить по нищему городу
в поисках хоть какой-то работы без опыта
селить за три тысячи гопников в маминой спальне
общаться с коллекторами
и покупателями офисной мебели и оборудования
продавая по полочкам ее бизнес наш быт нашу прошлую жизнь.
Когда совсем плохо я буду ходить на водохранилище
и думать про затопленные дома и деревья старого Ставрополя
глубину воды
и вспомню как раньше мы ездили отдыхать через ГЭС
и мне рассказывали про замурованные тела строителей-арестантов в его стенах
и как мне будет страшно, если меня замуруют
в этих стенах
как страшно
задохнуться в бетоне
и что после разложения тел возникают пустоты
и тогда ГЭС обрушится и унесет всех с собой в глубокую воду
снесет город огромной стеной
вместе с пустыми квартирами и гаражами потому что все уезжают.
И все это я представлял
таким же яростным летом
и воздух был крепкий, как водка.
Мы с Матвеем родились в Тольятти в Автозаводском районе, уехали из него в один год в Самару и поступили в один университет, но не были знакомы в Тольятти.
Теперь мы снимаем однушку в новостройке на самой окраине, ходим в «Ашан» и Ikea, ездим в город на одной и той же маршрутке, врем соседям, что братья, ржом, много трахаемся, ругаемся, ходим дрочить в туалет, готовим, висим на турнике, устраиваем лютые вечеринки и представляем, что это вовсе не русская бедность из обзора Варламова, а сонный американский пригород, и мы типа панки или чуваки из сериала. И каждый день мы мечтаем отсюда уехать. Но сейчас мы ходим на работу, а по вечерам скучаем, как в фильмах Ван Сента, под трескучие ЛЭПы, пиво и сигареты.
Летний «Кошелев», он же самарский микрорайон «Крутые ключи» — это русский Спрингфилд из трехэтажек за чертой города и железнодорожного полотна, с современными баскетбольными площадками и доступным жильем, танком, фонтаном и днем ВДВ.
До поэтов, инженеров и гопников на самарской земле жили древние венгры. Они были кочевниками и от них остались стоянки. Одна из них была найдена в «Кошелеве». Экскаваторы выгребли венгров и построили доступное жилье для новых кочевников — молодых бедных, как мы. Мы поживем тут, подкопим вещей из Ikea и поедем дальше прерывать довременье.
Венгры схоронили ненужное в землю и свалили в Венгрию. Они такие, наверное: «Такс-такс, что нам нужно для счастья? Карпатские горы — о, точно, оно. Дунай, Будапешт, вечеринки. Средиземное море — збс. И вроде Европа, а не эти вот курмыши. Венеция, Вена — пара часов на автобусе. А тут через пару часов только Чапаевск», — подумали и поехали дальше. Они оставили нам Жигулевское море, губернатора финно-угорцы, суровые зимы, калифорнийское лето и горы размером с холмы.
Сегодня я встал с Матвеем в десять утра, чтобы он потащил меня по жаре и похмелью в «Ашан», который я ненавижу.
— Ты так интеллигентно блюешь, — сказал Матвей.
— Говорил, — отвечаю.
Похмельный Матвей похож на кота Тома, который не познакомился с Джерри — добрый и рассеянный. Постепенно он становится недовольным, как обычно:
— Бери эти, — говорит Матвей, показывая резиновые сланцы со стенда.
— Они белые, — отвечаю я.
— Они по скидке.
— Я изговняю.
— Ходи аккуратно, — Матвей поправил маску на подбородке.
— Они для трупов. Трупы не ходят.
— Андрей, ты должен учиться ухаживать за собой.
— Сорок три размер. Мне нужен сорок два.
— Они по скидке.
— Сорок три мне только на хуй повесить.
— Давай еще посмотрим?
— Я хочу курить.
Я понимаю, что он стремится быть полезным, но он меня бесит. Он вечно тыкает в свою ухоженность и физическое превосходство, хотя у него крохотный член. Я люблю этот член, потому что он для меня абсолютно родной. Он эргономичный, как любая вещь из Ikea, которую он так любит. Особенно сильно он любит фрикадельки и просит меня приготовить их точно как в Ikea. Я делаю фрикадельки, а он говорит, что у него оргазм рта. Иногда мне кажется, что он со мной встречается лишь потому что любит поесть. Я могу приготовить соус из брусники без брусники.