«Кажется, ушёл, — прошептал Женька, и дикая радость захлестнула его. — Ушёл! Ушёл!»
На мгновение мелькнула тревожная мысль: а Мишка с Зайцем? Но тут же он отогнал её: уж если он ушёл, то они и подавно, у них опыта побольше.
Усталый, внутренне опустошённый, добрался он до дома, свалился в постель, но сон не приходил. Снова тревожила мысль: где Мишка и Заяц? Поворочавшись с боку на бок добрый час, Женька, наконец, заснул. И не знал, что в это время в кабинете следователя Мишка торопливо называет его имя, фамилию, адрес, и следователь снимает трубку телефона, чтобы отдать приказ о задержании его, Женьки Курочкина.
А дальше всё было так, как не один раз виделось ему в ночных кошмарах: неожиданный стук в дверь, «Собирайтесь, гражданин Курочкин!», растерянный взгляд матери, её захлебнувшийся крик.
Владимир Кириллович заканчивает свои показания. Заканчивает так же, как и начал:
— Может быть, то, что я рассказал, не имеет прямого отношения к делу. Но мне хочется, чтобы все поняли: рядом с Курочкиным на скамье подсудимых незримо сидят и его бывшие друзья, и родители, и мы, учителя, и все те, кто был преступно равнодушен к его судьбе. Пусть не только Курочкин, но и каждый из нас спросит свою совесть: в чём его вина?
Владимир Кириллович сел. Женьке очень хочется поймать его взгляд, и в то же время стыдно, нестерпимо стыдно. И это снова вызывает озлобление. Копаются в его душе, словно в собственных карманах! Норовят сковырнуть каждую болячку, чтобы потом наблюдать, как за подопытным животным: как он будет себя вести.
Ну, нет, роль подопытного кролика его не устраивает! Он ещё себя покажет! Поэтому, когда судья называет его фамилию, он поднимается, внутренне готовый к отпору.
— Гражданин Курочкин, признаёте ли вы себя виновным в совершении преступлений, указанных в обвинительном заключении?
— Признаю ли виновным? Только в одном: что попытался честно поступить в институт, а чёрный шлагбаум блата и протекции закрыл мне этот путь.
Даже в эту минуту Женька не отказывает себе в удовольствии щегольнуть красивыми фразами.
— Вот нахал! — слышит Женька.
Желаемое достигнуто, впечатление произведено. Впрочем, кажется, не на судью, он по-прежнему ровен и спокоен.
— Признаёте ли вы себя виновным в ограблении, совершённом двадцать четвёртого марта, и в попытке ограбления двадцать седьмого сентября?
Женька пожимает плечами. Он считает это результатом первой ошибки. Так он и отвечает.
— Но ведь первое ограбление вы совершили ещё до окончания вами школы.
Это не вопрос, а утверждение, и Женька предпочитает промолчать.
— Расскажите все обстоятельства дела.
— Зачем? Там, — кивает Женька на судейский стол, где лежит пухлая папка, — довольно подробно всё описано, стоит ли повторяться?
— Расскажите все обстоятельства дела, — спокойно повторяет судья, и Женька понимает, что тот не отступит и добьётся своего.
Несколько секунд он ещё молчит, надеясь, что судья не выдержит и начнёт задавать ему вопросы, на которые отвечать гораздо легче, чем рассказывать самому. Но судья молчит. Молчит и притихший зал, и Женька, запинаясь, глухо начинает рассказывать. У него такое чувство, будто его голого выставили на всеобщее обозрение, и каждой новой фразой он срывает с себя ещё один прикрывающий лоскуток. Но остановиться он уже не может: воля суда оказалась сильнее его.
На память приходят самые мелкие подробности, и Женька рассказывает всё — теперь уже всё равно. В абсолютной тишине заканчивает он свои показания, только в глубине зала иногда раздаются негромкие всхлипывания — наверное, мать.
— Есть вопросы к обвиняемому Курочкину? — негромко, словно боясь спугнуть тишину, спрашивает судья прокурора, адвоката и заседателей. Те отрицательно качают головами.
— Садитесь, Курочкин.
«Всё равно, всё равно», — стучит молотками в мозгу у Женьки. Все дальнейшее происходит словно в каком-то тумане. Он механически отвечает на предлагаемые ему вопросы. Даже перерывов почти не замечает.
Только когда суд переходит к прениям сторон и государственный обвинитель начинает свою речь, Женька усилием воли заставил себя слушать. Впрочем, в речи нет ничего нового. Прокурор только излагает доказанные факты, но Женька впервые взглянул на своё преступление со стороны и ужаснулся. Что он наделал! Что он наделал!
А прокурор холодным, леденящим голосом бьёт в самое сердце:
— Я прошу суд обвиняемого Курочкина за совершенные преступления лишить свободы сроком на семь лет!
Семь лет! Дальнейшее Курочкин уже не слышит. Семь лет! Вычеркнуть из жизни, похоронить! Семь лет! Сейчас ему восемнадцать, значит, будет двадцать пять!