Валентина Васильевна поставила на песок кроссовки и, сняв шорты и рубашку, аккуратно уложила их сверху. Она вошла по колено в воду, поправила бретельки купальника и, рывком из-за спины выкинув вперед руки, нырнула.
Она не ожидала, что вода будет такой холодной и, снова оказавшись на поверхности, энергично заработала руками и ногами. Без особых усилий она доплыла кролем почти до середины реки и, прекратив грести, стала сбывать по течению. Вода уже не казалась ей ледяной.
Продрейфовав почти до конца пляжа, Валентина Васильевна, перевернулась вниз головой и, сделав несколько сильных гребков, почти вертикально ушла в глубину. Как это обычно делают дети, она коснулась рукой речного дна. Песок покрывал тонкий противный на ощупь слой ила.
Вынырнув, Рыбакова по-собачьи помотала головой. Капли серебристыми бусинами рассыпались по пологим речным волнам. На секунду прикрыв глаза, она ладонью вытерла воду с лица и, откинув назад мокрые пряди волос, быстро поплыла к берегу.
Добравшись до пляжа и нащупав дно, Валентина Васильевна встала на ноги и несколько раз глубоко вздохнула. Пахло холодной речной водой и молодой зеленью.
Выйдя из реки на теплый песок, женщина склонила голову к плечу и, отжав двумя руками волосы, неторопливо направилась к тому месту, где оставила свои вещи.
Посохин был уже там. Он сидел на обрезке доски рядом с ее одеждой и, бросая в реку камешки, наблюдал, как на воде расходятся от них круги. Заметив Валентину Васильевну, полицейский поднялся и отряхнул джинсы.
– Здравствуйте! Как водичка?
– Здравствуйте, Павел! Водичка в самый раз.
– А вы загорели.
– Я купальный сезон открыла еще двадцатого мая.
– Понятно. Ну, чем займемся?
– Пойдемте я вам кое-что покажу.
– Одеваться не будете?
– Нет. Потом. Я не замерзла.
Рыбакова достала из кармана рубашки расческу и зачесала назад мокрые волосы.
– Вам идет, – сказал Посохин.
– Спасибо. Мама, когда в детстве заплетала мне косу, всегда волосы назад зачесывала. Мне тогда это жутко не нравилось. Я казалась себе самой уродливой девочкой на свете. Ужас. Переживала страшно. До сих пор в памяти сидит.
Они прошли к полянке, где в позапрошлый понедельник, по словам Алексея Смазнева, он видел Квасову вместе с тремя мужчинами.
– Здесь тридцатого вечером, накануне того дня как исчезнуть, проводила свободное время госпожа Квасова, – сказала Валентина Васильевна.
– Откуда вы знаете?
– Поведал один человек. По секрету.
– И кто этот человек?
– Неважно.
– Почему неважно? А вдруг он врет?
– Не врет. Я проверила.
– Валентина Васильевна!
– Павел, не нужно возмущаться. Я вас понимаю, но есть некоторые причины, по которым я вам его пока не могу назвать. Надеюсь, немного позже он к вам сам придет.
– Хорошо! Оставим этот вопрос на потом.
– Главное, – продолжила Рыбакова, еще раз обводя взглядом поляну, – погибшая была тут не одна. Здесь в тот вечер находились еще три человека: Аркадий Карманов, Табанин Василий и некто неизвестный.
– Ваську Табанина я хорошо знаю. В конце девяностых он получил два года за воровство. Отбыл полтора. Обычный раздолбай. Карманов приезжий?
– Да, из Москвы.
– Не встречались. Надо будет навести справки. А третий из себя что представлял?
– Его человек не видел за кустами. Даже цвет одежды он не разглядел.
– Значит, поведал вам об этом пикнике мужчина?
– Мужчина. Это я могу вам сказать. – Рыбакова добродушно усмехнулась.
– Все?
– Нет. Квасова держала в руках пластиковый стакан.
– Они бухали что ли?
– Совершенно верно.
Посохин помолчал, обдумывая только что услышанное.
– Неплохо. Очень даже неплохо.
– И это еще не все, Павел Петрович. Смотрите.
Валентина Васильевна спустилась к берегу и показала пальцем на кучку сложенных на песке ракушек.
– Ну, и что? – спросил Посохин, непонимающе глядя на Рыбакову.
– Майор, напрягите извилины!
Посохин упер руки в бока и уставился на горку моллюсков. Валентина Васильевна с ироничной улыбкой смотрела на полицейского.
– Ежиков блиндаж! – развел руками Посохин. – А я думал, что мне эти порезы на ладонях у Квасовой напоминают. Вика моя две недели тому назад ракушкой ногу рассадила. Гуляла с одноклассниками после уроков и залезла в воду. Женушка моя боится даже царапин, так что Посохину-младшую я сам перевязывал.
Наклонившись, он поднял одну из ракушек и осторожно провел пальцем по острой кромке.