Мы проходим большую излучину реки и неожиданно попадаем в полосу дыма, принесенного откуда-то с юга. Опять пожар, на этот раз горит где-то левый берег Омолона.
Все вокруг будто вымерло. Даже комаров вроде бы стало поменьше. Звери и птицы ушли на север, куда и мы сейчас держим путь.
9
Красивых в экспедицию не загонишь. Есть такой объективный закон природы. А если попадет, так и в тундру с пудрой. Видал. Знаю.
Как-то днем цепкий глаз Сережи обнаружил в лесу на правом берегу реки три белые палатки и одну бревенчатую заимку — низкий, с плоской крышей дом. Мы уже пронеслись мимо этого места, и пришлось возвращаться вверх по реке бечевой.
— Есть живой кто-нибудь?! — на весь лес закричал Володя, но лагерь молчал.
— Наверное, в маршруте, — предположил Сергей.
Мы направились к избушке.
Но тут из нее неторопливо вышел молодой бородач и, ничуть не удивившись нежданным визитерам, пригласил входить.
Так мы оказались в гостях у ученых Института биологических проблем Севера, на их стационаре. Все магаданцы. Смеются.
— Вот не было времени за все годы в Магадане встретиться, так хоть в тайге чаю вместе попьем.
Мы налегаем на хлеб и сливочное масло. Хлеб ребята пекут сами. А мы все дни пути на сухарях. И масло у нас — растительное.
Начальник отряда на стационаре — Геннадий Короленко, зоолог. В составе отряда энтомолог Владимир Маршаков и зоолог Николай Докучаев. Несколько особняком держится ботаник Андрей Павлович Хохряков, кандидат наук. У него своя программа.
Мое внимание привлекли белые женские босоножки под нарами. Они настораживали, но спрашивать казалось неудобным, да и больше не было других следов, подтверждающих присутствие здесь женщины, и этот факт — босоножки — я отнес к случайным, не имеющим решающего значения.
Между тем Володя активно интервьюировал энтомолога Маршакова. Сережа Бурасовский снимал на кальку оставшуюся непройденной часть реки, манипулируя синим и коричневым фломастерами, я знакомился с обстановкой, то есть разведывал, чем бы тут поживиться на пользу нашей экспедиции, благо ребята сами предложили — не надо ли чего? — и налегал на чай, пытаясь вникнуть в суть научного быта.
Больше всего соответствовал расхожей модели ученого Володя Маршаков. Если вы представляете себе молодого человека с сачком в руках, с фанатическим блеском в глазах, если вы тут же вспомните Паганеля с его рассеянностью, доброй улыбкой и несгибаемым упорством, то вам легко создать в воображении примерный портрет омолонского ученого.
Когда Володя рассказывал о своей работе, сразу становилось ясно, что ничего важнее на свете, чем комары, которых он изучает, нет. И горе тому, кто попробовал бы спорить.
Мы понимали, что Володя Маршаков прав, — так нам от этих комаров досталось. И видели в науке спасительницу от грядущих бед, а в Володе — человека, который в скором будущем найдет средство извести-истребить все комариное племя.
Оказывается, уничтожать их напрочь он вовсе и не собирается, поскольку в природе нарушится биологическое равновесие, а это отразится на рыбе и птицах.
— А что же нам делать в ближайшем будущем? — унылый вопрос повис в стенах избушки.
— Сплавляться по другой реке, — засмеялся Володя.
— А на этой комары будут всегда?
— Всегда…
Володя с таким вдохновением рассказывал о комарах, с каким иной поэт под сенью ночи любимой шепчет о луне.
— А взвесить вы комара можете? Сколько же он, проклятый, весит?
Коля Докучаев отлавливает комара, и вместе с Маршаковым они водружают его на весьма хитроумное сооружение. Даже не верится, что в полевых условиях может функционировать такое чудо измерительной техники.
— Четыре целых и девяносто пять сотых миллиграмма, — читает шкалу Маршаков. — Упитанный!
Затем по нашей просьбе он достает коллекции насекомых. Он показывает свое богатство, и мы удивляемся. Никогда бы не подумали, что комарики, козявки, букашки-таракашки могут выглядеть столь красиво. Коллекции продуманы, видна система, а отсюда и гармония — вот в чем секрет.
Да, здесь было чему поучиться. И работоспособности, и энтузиазму, и самоотверженности. Что, к примеру, заставило начальника отряда Геннадия Короленко провести в стационаре в одиночестве всю зиму? До ближайшего жилья, до людей на метеостанции — семьдесят километров. В лучшем случае, людей можно увидеть раз в месяц, когда при хорошей погоде удастся на лыжах самому прийти к ним в гости. А остальное время? Смогли бы вы добровольно обречь себя на одиночество и отсутствие газет на всю зиму? Не знаю…