Поздним летом на косу вылезали моржи, грелись на солнышке, нестерпимый запах стоял вокруг, рев и хрюканье, но в основном все-таки была тишина — моржи больше спали, нежились на солнце.
Осенью и ближе к зиме коса превращалась в медвежью столовую. Медведи подкочевали сюда с первыми льдами, на косе валялись в множестве мертвые моржи — для старых, больных и просто задавленных в толкотне и свалке коса была последним прибежищем. Пищи для белых медведей было в избытке.
По следам медведей шли песцы, довольствовались остатками медвежьей трапезы.
Согласие в природе ничем не нарушалось.
Но по следам песцов шел человек. Охотники ставили тут капканы, иногда прямо на косе, иногда вынося привады прямо во льды океана — добыча была богатой.
Добыча Миронова не интересовала. Но охотничий сезон ставил перед Мироновым трудно разрешимые проблемы. Молодому начальнику геологической партии необходимо подобрать место для весновки, место выброски, где небольшой отряд должен соорудить стационарные палатки, устроить базу, и это место должно быть идеальным во всех отношениях — и чтобы отсюда удобно было вязать сеть маршрутов, и чтобы река была рядом, и чтобы в реке рыба водилась, и чтобы место это при половодье не заливалось, и чтобы выход к океану был покороче, чтобы при случае взять у чукчей вельбот, да и грузы морем доставлять легче. Много проблем…
Это сейчас с заброской легко: заказал вертолет — и ты вертолет получишь. А тогда на весь район одна «Аннушка» и один «канаельхын» («бычок» с чукотского, так охотники называют вертолет).
У «Аннушки» в районе забот полон рот — то санрейс, то обеспечение оленеводов на время отела, то еще что-нибудь непредвиденное. Да и не всегда «Аннушка» сядет там, где необходимо геологу. А на единственный вертолет тоже очередь — таких партий, как у Миронова, в экспедиции достаточно, а кому первому транспорт — это зависит и от готовности партии, и от погоды, и от благорасположения экспедиционного начальства, в данном случае замначальника экспедиции по хозчасти.
Одна надежда — собачьи упряжки. Но где их взять, если поселковые каюры занаряжены в тундру к оленеводам, а охотники заняты своим делом и не бросят участок, пока сезон не кончится, а он длится аж до середины апреля.
Вот в такое-то тяжелое время раздумий, хлопотливое время и свела судьба Миронова и Кеннакука. На знаменитой Иультинской трассе. Длина ее невелика — всего двести семь километров, но иногда зимой на преодоление этих километров уходила неделя. И сейчас в пути была колонна автомашин, замыкал которую геологический автофургон. Из трубы вился дымок — фургон отапливался, ребята на короткий путь не рассчитывали.
Миронов сидел с водителем. Машина плелась потихоньку, впереди основная колонна пробивала дорогу.
Почти половина пути была уже пройдена, когда на дороге Миронов увидел человека. Сначала он подумал, что это идет к ним шофер одной из забуксовавших машин, но в свете фар Миронов различил на встречном меховую одежду, а никто из шоферов меходежду не носил.
«Пастух, наверное, — подумал Миронов. — Где-то, видать, тут бригада кочует…»
— Мэй, этти! — поздоровался Миронов.
— Привет… — ответил незнакомец.
— Куда?
— В Иультин…
— Ого! — присвистнул Миронов. — Без малого сотня кэмэ! Пешком! Очумел, что ли? Пурга ведь!
— Да я не замерзну… и пурга скоро кончится… все равно кто-нибудь бы встретился, — весело сказал незнакомец.
Во время разговора Миронов внимательно рассматривал его. Он был ровесником Миронова, наверное, чуть старше, у северных людей очень трудно определить возраст. По-русски говорил чисто, правильно, без акцента.
«Чукча или эскимос?» — гадал Миронов и не мог определить.
— Давно идешь?
— Нет… часа два…
— Подожди… — Миронов залез в кабину, вытащил термос. Отвинтил, налил в крышечку. — Пей!
— Чай? — удивился путник.
— Ага! — засмеялся Миронов. — С коньяком и смородиной. Вкусно?
— Ни-че-во-о!
— Садись к ребятам в фургон, там печка, — сказал Миронов и сам забарабанил в дверцу.
— Принимай гостей! — крикнул он в темноту и помог Кеннакуку забраться.
В дорожном шоферском профилактории, где остановились на ночевку, наскоро поужинали, получили маленькую комнатку. После трудной дороги всем хотелось спать, а тут тепло и уютно, узкие железные кровати аккуратно застелены солдатскими одеялами и белоснежными простынями.
Ребята рухнули в постели, и тут только Миронов обратил внимание, что свободной осталась одна койка, для него, а дорожный попутчик вообще куда-то пропал.