Выбрать главу

— Увидишь, еще не вечер… давай-ка ужинать…

Он пошел на кухню открывать банки, а я стал накрывать на стол.

3

Мы сидели на толстом стволе лиственницы, выброшенной морем. Небольшой костерок тлел рядом. Костер нам со стариком Керго не нужен, он просто так, для души. Огонь для еды рядом с домом, там колдует старуха Имаклик, жена Керго, готовит чай и мясо.

Здесь на берегу пять избушек, один большой сарай — бывший склад. Летом обитаема только одна избушка — дом Керго. Сарай пуст, зимой в нем хранилось моржовое мясо, охотничья утварь, брезент, палатки, ремни, шкуры.

Теперь в нем гуляет ветер. Зимой на этом охотучастке будет так же пустынно, охотники переселились дальше на север, на берег Ледовитого океана, а Керго остался. Здесь тоже берег Ледовитого, южная оконечность небольшого уютного залива, тут всегда спокойно. Вот и сейчас мы смотрим на гладь воды, греемся на солнце. Тепло и тихо — август.

Я пришел вчера ночью. От поселка участок недалеко — сорок километров по берегу моря. Зато весь берег пустынен, без жилья, без следов человека, потому-то и возможна охота на этом самом ближнем участке. Но все-таки другие охотники перебрались подальше. Им видней, а Керго спокойней. Вот только скучно зимой будет, в гости ездить далеко придется.

Рад был ночному гостю Керго, мы с ним дружим давно — лет десять. Почти каждый год видимся.

Бабушка Имаклик запалила в ночи костер, повесила котел с мясом — молодую нерпу застрелил днем на берегу Керго. В котле потроха и кровь с жиром, хороший суп — хлебово, его обычно зимой готовят, сытный. Нашлась у меня заветная бутылочка, знал, что к друзьям иду — досидели почти до утра.

— Прибавилось ли что-нибудь в твоей коллекции? — спросил я старика.

Он сходил в дом, вернулся с ящиком. Раскрыл его. Там между двумя фанерками, перевязанными ремнями, оказалась картонка и бумаги. На картонке привинчены значки ОСОВИАХИМ, «Ворошиловский стрелок», «Отличник сельского хозяйства», медали ВДНХ, «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», значок «Ветеран труда Магаданской области», «Ударник коммунистического труда», орден «Знак Почета», знак из моржовой кости «40 лет Чукотскому национальному округу» и еще несколько, я не разобрал при свете ночного костра. Были три грамоты, подписанные И. Папаниным.

Не первый раз смотрю я его реликвии. Вот и сейчас я выразил вслух удивление и восхищение.

Довольный старик аккуратно все запаковал как было и отнес в дом.

Керго, пожалуй, самый старый на побережье. О нем и заметка в районной газете была «Ровесник века». Только думается мне, он вовсе не ровесник, а чуточку старше. Сам не помнит, когда родился. Он помнит только события. Много родственников у него разбросано по тундре, не сосчитать. А знают-то его повсюду — и на востоке Чукотки, у эскимосов, и у южных чукчей, и на западном берегу. Жена его — Имаклик — эскимоска. Это третья его жена или четвертая, я не знаю, нехорошо чужих жен считать.

…Мы сидим на бревне, смотрим на море и молчим. На море можно смотреть бесконечно долго.

Я соскальзываю с бревна, ложусь на землю поближе к костру, смотрю на небо и, подсвеченные красным облака. Ранние утки на красном небе меняют строй. Кажется, сказочный змей летит. Почему у чукчей и эскимосов в фольклоре нет змей? Да просто нет тут никаких гадов, не водятся. Откуда же им и в фольклоре взяться?

Правда, один раз я видел, но это было далеко отсюда, Керго знает где.

Пришел я как-то в один из августов, года два было тому, к Керго. Заказать одежду на зиму — в августе как раз забой оленей на одежду — каанматгыргын называется, «забой тонкошерстного оленя». Сам он морской охотник, но к нему подкочевывают пастухи, — можно заказать, ему не откажут.

— Опоздал, — сказал тогда Керго. — Давай чай пить.

За чаем выяснилось, что если выйти на моей лодке к устью реки, впадающей в залив, и дальше идти вверх по течению несколько дней, а потом, возможно, и пешком, то можно прийти в тайгу. Туда откочевывали его родственники, далеко, может, к самой границе с якутами или ламутами. Уж там-то разжиться одеждой и шкурами запросто.

Я согласился. Но не ради меня отважился на такое путешествие старый Керго. По всей тундре разбросаны его многочисленные родственники, он даже не знает, где их и сколько. А если и знает, то видится редко. Просто захотел увидеться с людьми, любившими его или бывшими от него в зависимости еще по тем временам, — как никак, он — «ровесник века».

Долго мы плыли на юг, а потом шли пешком путями, известными только Керго. Ходит он неторопливо — некуда спешить, но не устает, ходить умеет.