— Знаю… нельзя ей в городе.
— У тебя другие дела… — внимательно посмотрел он на меня. — Не она, у тебя другие дела.
Я опять поразился его всевидению.
— Да, — согласился я. — Мне идти дальше, только я не знаю, как лучше.
— Хорошо, ты не забываешь друзей… Ты Юрия ищешь? Да?
— Да…
— Ему плохо… найди его…
— Ты поможешь, Керго?
Он молча кивнул:
— Когда пойдешь?
— Сегодня. Чай вот попью — и тогда.
Я никому не говорил, что ищу Юрия. Керго просто понял меня. Месяц тому в поселке, куда я на три дня вырвался за продуктами для нашего полевого отряда, встретились мне рыбаки из совхоза. Они все и рассказали.
Юра Ровтын — моторист совхоза — возвращался из поселка вместе с двумя товарищами на лодке-дюральке. Залив был спокоен. Небольшое волнение застало их уже у самого дома. Здесь лодка и перевернулась. Никто из троих плавать не умел. Удалось спастись одному Юрию, и то чудом. Его и считали виновным — и потому, что сидел за рулем, и потому, что спасся. Не мог он вынести молчаливого осуждения односельчан, не мог вынести собственной причастности к смерти своих товарищей — ушел из села на побережье — изгоем живет на скалах, говорят, промышляет моржей.
Жена его Мэри разделила позор и горе, ушла из села, не сказав куда никому, даже мужу. Когда Юрия простят, она вернется. Только надо сначала найти Юрия и надо, чтобы его простили.
Сколько с Юрой на его вездеходе мы колесили по тундре! И весной, когда завозили продукты оленеводам на отелочную кампанию, и зимой, когда помогли пастухам в перекочевках, и осенью, когда ездили по бригадам и собирали детей в интернат перед началом учебного года. Мы с ним старые товарищи, разве можно его бросать… Когда я болел, приходил он ко мне в больницу, легкую кухлянку из неблюя подарил, чтобы я не простужался больше в тундре. Ах, Юрий, Юрий! Не верю я, что пьяные они возвращались из поселка — Юрий совсем не пил… Разве что иногда, совсем немного, и то почему-то любил шампанское, чего мы никак не понимали…
— Надо идти по камням… на мыс Эрри, — говорит после чая Керго.
— Там не пройти… надо морем…
— У тебя лодки нет… — отвечает старик. — Лезь на скалы. Иди по самому верху… Гляди вниз… может, найдешь… он там, я знаю… больше ему негде жить… на мыс Эрри иди…
— Попробую…
— В камнях ночевать можно, — советует Керго. Я понимаю, это совет на тот случай, если я до ночи не отыщу Юрия.
Пропало солнце, и вдруг пошел тяжелый мокрый медленный снег. На Чукотке снег выпадает всегда сразу, неожиданно. Этот августовский еще растает, будет много теплых дней, но сейчас от океана потянуло холодом, хотя и было безветренно. Керго пощупал мою куртку, я его понял.
— Не надо, она теплая, спасибо.
Старик не стал приносить другую и продолжал сидеть у костра. Мы налили по кружке чаю. Вышла Имаклик, махнула рукой, звала в дом.
— Хорошая женщина, — улыбнулся старик, — всегда молчит.
— А если собираются женщины?
— О! — засмеялся старик.
Все ясно.
Шел снег, и я рассказывал о Жукове.
Старик слушал внимательно, он принял беду моего друга как мою.
— Что делать? — спросил я Керго.
Он молчит.
— У вас большая работа… женщина мешает… Юрий тоже один…
И опять замолчал надолго.
Безбрежный черный океан тихо плескался у костра. Мы молча смотрели на горизонт, туда, откуда плыли тяжелые белые льды.
И понял я нехитрую философию заклинателя духов, простую, как все сложное в жизни. Надо делать до конца главное дело, не размениваясь на суету, подстерегающую нас каждодневно. «Великий охотник не должен быть одновременно…» — вспомнился мне Наягнек… Неужели мы ничего не можем делать по-настоящему? Неужели все вполовину, все на эрзацах? По-настоящему любить, по-настоящему ненавидеть, по-настоящему пить мы тоже не умеем? Устали? Или по-настоящему не хотели? Отвыкли или боимся транжирить остатки души? А вдруг транжирить-то нечего? Вдруг там давно пусто, серединка-наполовинку, на счету ничего нет и кредит взять негде? Может, отсюда все беды?
— Кончишь работу — приезжай, — напутствовал Керго.
— Хорошо…
— Юре скажи, пусть возвращается… люди просят… моржи уйдут — пусть возвращается…
— Скажу.
Иду высоко над морем, осторожно прыгая с валуна на валун, цепляясь руками за камни — все кругом в мокром снегу. С высоты видно, как в прозрачной воде играют лахтаки. Их много, и они резвятся в воде, сверкая белыми животами. Идти трудно, берег сложен из огромных, величиной с дом, гранитных глыб, весь берег — сплошные гранитные развалы, иногда между камней приходится ползти. Перчатки промокли.