Сергей Высоцкий
СПРОСИ ЗАРЮ
Глава первая
Россия-мать, как птица, тужит о детях…
В понедельник утром, как только капитан Гусев вошел в свой кабинет на седьмом этаже дома № 4 пр Литейному проспекту, зазвонил телефон. Не снимая плаща, Гусев взял трубку. Звонил Геннадий Иванович, сегодняшний дежурный по управлению госбезопасности.
— Виктор, быстро к шефу. Ждет…
Сняв мокрый плащ — в городе уже вторую неделю лил мелкий и противный холодный дождь, — Гусев аккуратно повесил его на плечики, поправил галстук, провел рукой по мокрым волосам. Потом достал из сейфа блокнот с заметками о расследовании, которое вел в последнее время. Начальство могло потребовать отчет в любую минуту…
Когда он вошел, генерал стоял у окна и, казалось, очень внимательно рассматривал что-то на улице.
— Садитесь, товарищ Гусев, — сказал он, отходя от окна.
Но сам не сел, а прошелся по большому кабинету, словно обдумывая, с чего начать. Потом остановился напротив Гусева и сказал:
— Есть одно срочное задание. Вчера в Филадельфии исчез советский турист Антонов. Полиция заявила, что никакими сведениями об Антонове не располагает. А что отсюда следует, нам необходимо знать.
Генерал взял со стола листок бумаги и прочитал:
— «Антонов Александр Александрович, сотрудник журнала «Заря», тридцать второго года рождения, холост». И так далее. Ничего выдающегося. А кстати, вы его статей не читали?
— Нет, товарищ генерал. — Гусев слегка порозовел от волнения. Он был блондин и, как все блондины, быстро краснел.
— А я читал некоторые. Судя по ним — парень способный. Две недели тому назад этот Антонов уехал в составе туристской группы в США, и вот… — Генерал развел руками. — Товарищи из посольства, конечно, пытаются его разыскать… Не верится, что могло стрястись что-нибудь плохое. Но нам надо знать о нем поподробнее… О его личной жизни… Может быть, какие-то связи с иностранцами, душевные потрясения. — Генерал опять остановился у окна и посмотрел на залитый дождем асфальт Литейного проспекта. — Вы, товарищ Гусев, займитесь этим лично. Побывайте дома, поговорите с родственниками, с друзьями…
Вернувшись от генерала, Гусев вызвал своего заместителя и поручил ему несколько срочных дел, которыми раньше занимался сам. Дела эти были интересные, и Гусев жалел, что ему не удастся завершить их самому. Жаль, очень жаль!..
«И чего генерал поручил мне заняться этим Антоновым лично? Опытных ребят в отделении хватает…»
Хотя Гусеву месяц назад исполнился тридцать один год, он уже восемь лет работал в комитете, руководил отделением и не без оснований считал себя бывалым чекистом.
Когда из кабинета ушел последний сотрудник, Гусев, наконец, занялся новым заданием.
Он позвонил в редакцию областной газеты, где много лет работал Антонов и откуда несколько месяцев назад был уволен. Секретарша ответила, что редактора нет. Голос у нее был резкий, неприятный. Гусев хотел спросить, когда сможет его застать, но трубку уже успели повесить.
«Ну и черт с тобой, — неприязненно подумал Гусев про секретаршу. — Второй раз звонить не буду. Съезжу сначала к Антонову на квартиру».
Через адресный стол он узнал, где Антонов. Ехать было далеко — на Поклонную гору, в гараже машин свободных не оказалось, и Гусев поехал на трамвае. Дождь перестал, и Литейный заполнился народом. Часы на углу улицы Чайковского показывали пятнадцать минут шестого.
У маленького магазинчика «Вино — табак» толпились мужчины. На остановке трамваи брались с боем. Гусев с трудом втиснулся в старый вагон «двадцатки». Сдавленный со всех сторон, Гусев старался вспомнить хотя бы одну статью этого Антонова, но не мог. Видимо, действительно не читал.
«Удрал, голубчик, — думал он. — Так просто люди не теряются, даже в Америке. Ну что ж, одним подлецом меньше. Вот как появятся его бойкие статейки где-нибудь в «Геральд трибюн», тогда и гадать не надо будет. Все станет ясно».
У Гусева еще свежи были воспоминания о том, как в прошлом году в Голландии остался аспирант-философ из университета. Больше всего возмущало то, что этот человек готовился стать наставником студентов, читать им марксистскую философию. «Этот Антонов тоже небось у себя в газете за Советскую власть агитировал… Ну что ж, поживем — увидим». Гусев вспомнил еще про Пеньковского и совсем помрачнел. Процесс Пеньковского оставил горький осадок.