— Равноправия! — со стоном откликались дети. — Доступного здравоохранения!
— А когда мы этого хотим?
— Прямо сейчас!
После церкви они все же заезжали в «Макдоналдс» — неуемный оптимизм Мюррея брал верх над материнской рачительностью, — ели жареную картошку и бургеры, уже не беспокоясь о салфетках, и возвращались в большой дом в Конкорде с жирными пальцами и кетчупом в уголках ртов.
Рут не раздражали предвыборные мероприятия. Она была уверена, что отец выиграет, и с удовольствием представляла, как будет жить в Вашингтоне, посещать Белый дом, Капитолий и мемориалы исторических личностей, про которых пишут в книгах. Воображала, как пойдет в школу для детей конгрессменов (тогда еще не появилось понятия «конгрессвумен») вместе с девочками в клетчатых юбках и мальчиками в строгих синих пиджаках, проявляющими живой интерес к общественной жизни. Мечтала о том, как наведается в Белый дом и станет задавать вопросы, которые привлекут внимание какого-нибудь важного человека, и он отведет ее в Овальный кабинет познакомиться с самим президентом — Рональдом Рейганом или Уолтером Мондейлом, в зависимости от результатов тогдашних осенних выборов.
А потому, когда как-то вечером отец между делом упомянул, что в случае избрания снимет квартиру-студию, Рут приуныла.
— Студию? — озадаченно переспросила она.
— Или двухкомнатную квартиру.
— Разве мы с тобой не едем?
Мюррей, склонившийся над ворохом газет на обеденном столе, с удивлением поднял на нее взгляд:
— Ты же не думаешь, что я стану выдергивать семью с корнем из привычной обстановки? Срывать вас из школы в середине учебного года? Нет, дети, вы останетесь здесь с матерью, а я буду приезжать на выходные. Так лучше всего. Вам не придется расставаться с друзьями, бросать кружки.
Рут не возражала бы против расставания с друзьями. В тот момент она уже мечтала укатить к чертям из захолустного Конкорда, где половина детей даже не знала, что от каждого штата выдвигается по два сенатора, а количество представителей в Конгресс пропорционально численности населения. Она хотела жить в Вашингтоне, где люди способны говорить не только о хоккее.
Но в тот вечер она сообразила, что надежда у нее только одна: Мюррей снимет небольшую квартиру, где, если повезет, будет складной диван, и тогда Рут сможет навещать отца во время школьных каникул. Она быстро внесла поправки в свои фантазии. Она поедет в столицу на поезде; сэкономит деньги, подаренные родными на Рождество, и потратит их на мягкий чемодан вместо дурацких «самсонайтов» из серого пластика, которые родители хранят на чердаке. А еще обзаведется маленькой кожаной сумочкой на длинном ремешке через плечо и симпатичным плащиком на весну, сочетающимся с новыми туфлями. И сделает остановку в Нью-Йорке, чтобы купить тональный крем и замазать прыщи.
Последнее предвыборное мероприятие, которое они все вместе посетили той осенью, состоялось в начале ноября — воскресный митинг около Капитолия штата. Хотя листва уже опала, погода стояла теплая, солнце светило вовсю, и Рут знала, что на фотографиях будет щуриться. Когда она произносила свою тщательно подготовленную речь, голос у нее сначала чуть дрожал, но потом выровнялся, и она смогла использовать технику модуляции, которой научилась на уроках английского. Потом на трибуну вышел отец. Он говорил, конечно же, о здравоохранении, а также о государственной поддержке беременных и детей, расширении дошкольного образования, повышении налогов для богатых — все эти возвышенные идеи рисовались в мозгу Рут, как мечты о рождественском утре. Стали собираться тучи, но Рут все равно сняла джемпер и аккуратно набросила его на плечи, пытаясь небрежно связать рукава на груди, как студенты с картинок в рекламном проспекте Джорджтаунского университета. Отец продолжал говорить. Солнце скрылось. Толпа ликовала.
Никто не знал, что скоро температура упадет ниже нуля, дороги обледенеют, а стволы фруктовых деревьев подмерзнут, и в результате следующей весной яблони не зацветут. Даже синоптики такого не предвидели — хотя Джордж позже и уверял, что догадался о внезапном похолодании по отсутствию в небе птиц.
«Я знал, что случится беда», — говорил он.
Теперь, когда Лиззи и Джордж куда-то ушли, Рут растянулась на своей кровати и убивала время в «Фейсбуке». У нее было девяносто семь друзей — относительно ничтожное число, включающее многих одноклассников: в старшей школе она их презирала, но теперь они, на удивление, вроде бы стали приличными людьми, и от этого она стыдилась своего подросткового снобизма.