— Мне было девятнадцать лет! А сейчас мне тридцать восемь. Ты что-нибудь слышал о том, что часики тикают?
— Чушь, у тебя еще полно времени. Знаешь, что я думаю? По-моему, ты злишься в первую очередь на себя: за то, что залетела, за тот день у водопада. И за то, что у тебя недостает силы воли игнорировать меня. Слушай, пора взять на себя ответственность. Хватит делать из меня монстра. Я просто был с тобой честен. И тебе следовало ответить мне тем же. А уже потом принимать правильное для тебя решение.
— Ты даже не видишь, каким деспотом иногда бываешь.
Гэвин с раздражением вздохнул.
— О чем я тебе и толкую: в твоем возрасте надо уметь постоять за себя.
— Лучше бы мы никогда не встречались, — бросила Лиззи.
— Ты правда так думаешь? А по-моему, мы прекрасно провели последние полтора года, — заметил Гэвин. — Это была не любовь, но мы во многом подходили друг другу. Благодаря тебе я будто помолодел, а ты благодаря мне ощущала себя востребованной.
Лиззи вспомнила, как первое время после того, как Брюс ее бросил, казалась себе пустой скорлупой. Не могла писать. Не могла преподавать. Однажды на занятии она так грубо отчитала студента за неправильное толкование фрагмента из романа Хемингуэя «И восходит солнце», что позже пришлось вызывать его к себе в кабинет и извиняться. По ночам она лежала в постели, жалела себя и думала: «У меня никогда не будет такой семьи, как у родителей». Она понимала, что неразумно упиваться такими мыслями, что наверняка она встретит другого, но в тот момент ничего не могла с собой поделать. Худший период в ее жизни.
И вот явился Гэвин, при виде которого у нее подгибались колени.
Она спросила:
— Ты правда собираешься подавать в суд?
— Ох, Элизабет, — вздохнул он, — почему ты не можешь просто признать, что пыталась окатить меня кипятком? И тогда, возможно, у меня отпадет охота сводить счеты.
— Ладно, — сдалась Лиззи, — я пыталась окатить тебя кипятком.
— Нет, скажи искренне. А ты просто повторяешь слова, не вкладывая в них смысла.
— Ой, ну что ты пристал? — простонала Лиззи. — Все произошло за долю секунды. Внезапно ты стал отбирать у меня чайник, и, может быть, у меня и появилось такое желание. Откуда мне было знать, что там кипяток?
— Вода только что вскипела! Из носика шел пар!
Разве заметишь такую мелочь в пылу ссоры?
— Так что, ты собираешься подавать иск или нет?
Гэвин пристально посмотрел на нее прищуренными глазами.
— Тягомотина судебного процесса перевесит все вероятные компенсации, которые я мог бы получить, — сказал он. — Так что нет, лично я не собираюсь выдвигать обвинения. Но это не значит, что тобой не займется полиция.
— Рут говорит, что без твоего заявления я им неинтересна.
— Ну, это их дело.
— Нет, Гэвин, все зависит от тебя. Мяч на твоей стороне. Если ты не станешь свидетельствовать против меня, не будет и расследования. Ты правда думаешь, что мне приятно говорить, будто я во всем виновата?
Гэвин стал рассматривать костяшки пальцев.
— Допускаю, что слишком остро отреагировал, когда увидел, что ты льешь кипяток на мой ноутбук.
— Я за него заплачу.
— Сто пудов.
— И все же поваренная книга испорчена. Ее восстановить нельзя.
— Ладно, мне жаль, что так случилось.
— А слова «извини» в твоем словаре нет?
— Нет, — помотал головой Гэвин. — А может, и есть. Извини, что тебе пришлось сделать аборт. Я очень об этом сожалею и хотел бы повернуть время вспять.
Он взглянул на нее из-под тяжелых век, и Лиззи увидела его кроткое лицо, которое, возможно, всегда было таким, только она отказывалась это замечать, потому что в Гэвине ее главным образом привлекало умение оставаться на два шага впереди: он выглядел умнее, добился в жизни большего. Но она ошиблась: он обыкновенный мужчина со сложным, запутанным характером. Ей с самого начала следовало получше разглядеть его.
— Спасибо, — ответила Лиззи. — Я благодарна тебе за эти слова. Не подозревала, что ты на такое способен.
— Я добрее, чем ты думаешь, — ответил он.
Врач решила оставить Мюррея в больнице до утра, чтобы понаблюдать за его состоянием, так что Рут, Лиззи и Джордж вернулись на ферму без него. Лиззи с грустью заметила, что дом словно скучает без хозяина. В самых неожиданных местах щелкало и поскрипывало. Трубы урчали. Окна звенели. Все напоминало об отсутствии отца: от разобранной кровати до пустого крючка для пальто в прихожей.