– Разве не ваш долг – просто и очевидно – есть икру, даже если вы ее не любите?
– Ничего не имею против икры, – отозвался старший инспектор Паркер.
Лорд Питер Уимзи посмотрел огорченно, но героически воздержался от ответа, однако кивком подозвал официанта. Официант сумел убрать икру главного инспектора и представить на одобрение лорда Питера филе камбалы в грибной подливе.
– Освежите нёбо оливкой, Чарлз, – предложил Уимзи, пододвигая собеседнику тарелку, пока официант подавал рыбу и убирал лишь наполовину выпитую бутылку «Монтраше». – Кто знает? Возможно, это освежит ваши мысли, изгнав из них такую печальную тему, как мертвые миллионеры. Слишком много мертвых миллионеров портят обед, согласны? Конечно, de mortuis nihil nisi bonum[22], нет, мы никогда о них не говорим, их имен никогда не услышишь. Съешьте оливку.
– Почему вы настаиваете, чтобы я съел оливку? – с подозрением спросил Паркер.
– Просто стараюсь сделать вам приятное, старина. Хочу смыть у вас изо рта нездоровый привкус трупов. Через пару минут нас ждет весьма незаурядный рейнвейн, а нельзя должным образом оценить вино, когда на уме другие ароматы.
Паркер усмехнулся. Лорд Питер проглотил пару кусочков камбалы, и черты его лица разгладились.
– Знаете, Чарлз, чтобы объяснить вам, каким типом был Комсток, расскажу, что собственными глазами видел, как однажды он по окончании обеда схватил и затолкал себе в рот кусок маринованного имбиря. Перед первым глотком портвейна шестьдесят третьего года! Маринованный имбирь! Разве я не говорил, что он оскорбление общественному вкусу? А в частной жизни – и частному тоже, что гораздо хуже. Быть застреленным – мирный конец для человека, способного объедаться маринованным имбирем.
– Так вы знали Комстока? – произнес Паркер.
– Кого только нынче не встретишь, – скорбно промолвил лорд Питер. – И достаточно на сегодня о Комстоке. Не хочу испортить себе пищеварение. Пусть Комсток с присными ложатся на крыло, их не воспоет мое перо.
– Перестаньте дурачиться, Питер! Вы прекрасно знаете, что возьметесь за данное дело. Учитывая решение министра внутренних дел, вам просто ничего другого не остается. И вообще мне велели сначала изложить вам факты, а потом руководить вашими неуклюжими шагами, и будь я проклят, если упущу подобную возможность. Но если хотите, то подожду с фактами до десерта.
– «О рыцарь, вашу доблестную печень хочу разжечь и в ярость привести»[23], – простонал Уимзи. – Ладно, будь по-вашему. Но предупреждаю: десерта не будет, поэтому даже не знаю, как вы без него обойдетесь.
За камбалой последовали потрошки по-кайенски. Рейнское было отличное, и Уимзи смягчился. Паркер строго придерживался запрета на убийства и внезапные смерти, но Уимзи сам упомянул дело Литл-Кэдбери.
– Зацепка с ржавой пилой оказалась пустышкой? Разумеется. Я предупреждал Черчилля, что он попадет впросак с продавцом из скобяной лавки. А я уже советовал проверить алиби мясника? Не такое уж оно железное, как полагают. Черчилль запорет дело, если не поостережется. А он срашивал мусорщика, что тот нашел в мусорном баке за коттеджем на следующее утро? Да, конечно, тот увильнул от ответа, но Черчилль мог бы выбить из него что-нибудь, если бы пригрозил обратиться в муниципалитет за разрешением обыскать свалку. Нет, я знаю, на свалке ничего такого нет, но это показало бы мусорщику, что Черчиллю о многом известно. Так или иначе, ему следует попытаться.
За сыром Паркеру наконец было позволено, не прерываясь, изложить факты. Ужин состоялся в вечер убийства лорда Комстока, и пока публике сообщили о нем лишь в общих чертах. Даже статья в «Горне», пусть и пространная, скорее взывала к отмщению, нежели излагала факты.
По мере рассказа Уимзи все больше отбрасывал напускное безразличие, с которым начал слушать историю. Факт, что три столь заклятых врага Комстока собрались в доме, где совершилось преступление, показался ему особенно любопытным. Когда Паркер объяснил, как архиепископ вылетел из кабинета, лихорадочно бормоча про «расплату за грех», Уимзи даже воодушевился.
– «Ах, вздор, – рек достойный епископ и его укокошил, как на картине». Только, к несчастью, в этом деле нет картины. Оно начинает меня затягивать, Чарлз. Я не предполагал, сколько тут возможностей. Конечно, я знал, что те трое находились там, но мне и в голову не пришло, что ужасный поступок совершил скорее всего кто-то из них. Даже старый добрый «Горн» и намеком не обмолвился. Сейчас я бы поставил на архиеписка. (Понятия не имею, откуда у меня взялось это вульгарное сокращение, видимо, явилось результатом чтения Комстоковых газет, которые пестрят американским журналистским сленгом и называют членов королевской семьи и звезд тенниса по именам, без указания ранга или семейного положения. Но я как будто отклоняюсь от темы. Я знаком со многими прелатами англиканской церкви, и нет ничего более далекого от их воистину закоснелых умов, чем искренняя вера в антихриста. – П.У.). Очень уж зловеще звучит его скороговорка. Почему бы и нет? Без сомнения, он видел в Комстоке прямого посланника антихриста. И если добрый епископ Одо в тысяча шестьдесят шестом году мог проламывать головы врагам церкви дубинкой, то почему бы современному прелату не приканчивать их равно джентльменским пистолетиком со скачек? «И эхо вопрошает “почему”»? Расскажите еще, Чарлз.