Лорд Питер взял за локоть вдовую герцогиню.
– А как выгляжу я, матушка? Полезно было бы знать на случай, если мне потребуется маскировка.
– Ты, милый? Когда ты был младенцем, мне казалось, что ты похож на соню, но теперь ты скорее журавль, правда? Или нет?
– Наверное, раз ты так говоришь, – рассмеялся Уимзи. – И ты совершенно права. Я работаю над делом Комстока и хочу, чтобы ты черкнула для меня архиепископу или позвонила ему и сказала, что я приеду. Я с ним не знаком, а учитывая заседание синода, попасть к нему будет непросто. Хочу задать ему пару вопросов.
– Разумеется, дорогой, напишу, – кивнула вдовая герцогиня, подходя к секретеру. – Но не спрашивай, почему он это сделал, поскольку ему придется все отрицать, а потом его замучает совесть. Непросто быть духовным лицом: нельзя лгать и приходится быть дома для любых посетителей. Боже ты мой, нельзя не посочувствовать бедному Уилли – сам понимаешь, милый, я про архиепископа, хотя я никак не привыкну к мысли, что Уилли стал архиепископом, он так поливал себя маслом для волос, когда был мальчиком, – помня о том, каким человеком был Комсток. Хотя, полагаю, убийство – это преступление, даже если стреляют из совсем маленького пистолетика, и, в конце концов, так странно для епископа, хотя, помнится, Уилли всегда был старомоден. Как, по-твоему, дорогой, его повесят? Очень надеюсь, что нет, потому что нельзя вешать архиепископов – это кощунство и вообще исключительное неуважение к церкви. Но если вдуматься, он станет мучеником, а мучеников у нас давно не было. Вот твоя записка, милый. Тебе, правда, уже пора? Хорошо. Будь помягче с бедным Уилли и не обвиняй его ни в чем открыто, поскольку ему это не понравится. Он же был учителем и директором школы, а ты знаешь, что они собой представляют. До свидания, милый. Приезжай поскорее.
Нежно поцеловав мать, Уимзи развернул щегольскую Миссис Мердл полированным медным радиатором к Ламбетскому дворцу.
III
– Если не считать того, что ему мнится, будто он мог наткнуться на что-то, выходя из кабинета, – обиженно говорил лорд Питер, – я не вытянул из старикана ничего нового.
– Разумеется, это объяснило бы опрокинутый стул у двери, – кивнул Паркер.
– И первый грохот, – резко добавил Уимзи.
– Да, возможно.
– Вы ведь никогда не рассматривали всерьез этот шум, мой дорогой Чарлз? Не думаете же вы, что кто-нибудь способен назвать хлопок от крошечного пистолетика «грохотом»? Внемлите мне, Чарлз Паркер и Скотленд-Ярд, я пришел пристрелить Цезаря, а не подорвать его.
– Архиепископ, случайно, не признался вам в преступлении? – поинтересовался Паркер.
– Нет. А я не стал спрашивать. По правде говоря, Чарлз, едва увидев старикана, я понял, что старая традиция воинствующих епископов себя не изжила. Я ужом вертелся, подыскивая убедительный предлог, почему задаю ему вопросы. У меня просто не хватило духу объяснить, что на сей раз я ради разнообразия работаю на полицию – совершенно официально. Говорю вам, когда он стрельнул в меня глазами из-под кустистых бровей, я задрожал. Нисколько не удивился бы, если бы он взял меня за шкирку, бросил себе на колено и основательно отшлепал бы. И кажется, я бы ему позволил! Интересно, не случилось ли с Комстоком то же самое? Тогда Комсток со стыда застрелился. О смерть, где твое жало, жало, жало… ну сами знаете. Съешьте еще молодого картофеля. Бантер чудесно умеет подать картофель, правда?
Паркер поблагодарил и согласился, что картофель у Бантера безупречный.
– Должен сказать, – произнес Уимзи, – что настоящий стейк с кровью бывает порой облегчением. От ресторанных блюд устаешь.
– Да, – кивнул Паркер, которому не доводилось от этого уставать. – Если архиепископ отпадает, кем собираетесь сегодня заняться, Питер? У вас ведь времени только до завтрашнего вечера.
– К завтрашнему вечеру Брэкенторп получит своего злодея в кандалах и наручниках, клянусь честью детектива. А сегодня? Ну, я думал, осмотреть то, что газеты называют местом преступления. Но сначала мне бы хотелось, чтобы вы прочитали заметки, которые я набросал вчера вечером. Возможно, для вас они на что-то прольют свет, потому что, разрази меня гром, я блуждаю в потемках.
Покончив с ланчем, они перешли в соседнюю комнату. День выдался теплым и солнечным, и окна были открыты, впуская шум Пикадилли. Льющиеся в них лучи мягким сиянием ложились на пергаментные переплеты книг, занимавших все стены, и танцевали на крышке рояля розового дерева. Вазы с ярко-красными розами привносили веселую нотку в затененные углы. Усадив гостя в глубокое кресло, Уимзи примостился на подлокотнике огромного кожаного дивана, заваленного подушками. Бантер поставил поднос с кофейным прибором на изысканный шератоновский столик у дивана и удалился бесшумнй походкой камердинера, который знает свое дело.