Владимир Хазанский
Спросите у берез…
От автора
Напротив моего дома — скамейка. Сидят двое: светловолосая девушка в ярком платье и парень в белой рубашке и зеленых брюках. Кто они? Догадаться нетрудно.
Но у кого же столько тетрадей, как не у студентов! Видимо, очередной штурм перед экзаменами…
Такая же тетрадь, как у тех двоих, на моем письменном столе. Может быть, только более потертая, потемневшая от времени.
Это не студенческий конспект, а дневник. Человеку, который делал в нем записи, было, очевидно, столько, сколько каждому из сидящих напротив. Порохом веет от этих страниц. Бережно переношу я из старой тетради в эпиграфы глав дыхание сурового времени, преданность юных своему народу, партии, делу коммунизма. Я листаю тетрадь и думаю о парне из белорусской деревушки Прошки, о его друзьях.
Думаю и волнуюсь.
Прошки — маленькая, еле заметная точка на земле. Затерялась она среди густых лесов и озер на севере Белоруссии. Мало кто знал эту деревню до войны. А хотелось бы, чтобы знали. И те двое, что на скамейке, и их сверстники.
Хочется мне, чтобы узнали они о белорусском комсомольце Василии Лукашонке, собравшем вокруг себя преданных Родине и отважных. Прожив короткую, но яркую жизнь, он оставил нам эти записки как завещание.
Хотелось бы, чтобы услышали люди и о других прошковских парнях и девушках — товарищах Василия. И об их соседях — латышах, что жили по другую сторону небольшой речушки. О русских комсомольцах из близлежащих деревень и о еврейских парнях, которых спасли их белорусские друзья.
А еще об учителе-немце и офицере-казахе, о других подпольщиках и партизанах.
Пусть узнают люди, как они сдружились в войну, нашли дорогу друг к другу и объединились в борьбе. Как пронесли сквозь бури испытаний непокоренную гордость, веру в интернациональное братство, любовь к Родине.
Тайна под елью
Была увлеченность… Ее озаряла юность наша потревоженная, но по-прежнему искристая и неудержимая
Вечереет. Усталое солнце закатывается за верхушки высоких сосен. Яркая оранжевая лента пламенеет над лесом. Кажется, вот-вот загорится все вокруг. Тогда между деревьев замечутся, забегают длинные тени. Деревня погружается в темноту. И что-то страшное надвигается на людей, готовясь поглотить их вместе с домами.
Но Аниське не страшно. Может потому, что она пришла к своим березкам. Возле них, белоствольных, вроде и ночь отступает.
Пусть это и смешно, но Аниська любит разговаривать с березками. Усядется где-нибудь вблизи от аллеек, что вытянулись двумя рядами вдоль деревни, задумчиво посмотрит, спросит:
— Милые мои. Скажите, что видите?
Девочка, конечно, знает, что березки всего лишь деревья. Но порой ей кажется, что они, как и все, что ее окружает — валун за огородом, старая заброшенная мельница с поломанными крыльями, звезды на небе, — все это живые существа.
По правде сказать, на душе у Аниськи сегодня не очень весело. Гнетет ее непонятная, тревожная тишина.
Сегодня намного раньше обычного замерла деревня. Ни голоса, ни скрипа, ни огней в окнах. Только громкий лошадиный хруст. Это на перекрестке улиц припал к ведру овса — щедрому угощению старосты — красивый жеребец. Стоит только увидеть его, и все, от мала до велика, прячутся по избам. Никому не хочется встречаться с его хозяином, бургомистром волости Гудковским. Цепкая память у этого бывшего учителя из Церковно. Помнит все о каждом до мелочей.
К старосте Герасиму Фроленку бургомистр наезжает часто, и всегда не один. В охране двое — с белыми повязками. Это полицейские. Возит их с собой фашистский прихлебатель для солидности, а больше — от страха.
С шумом распахнулась дверь. Из-за плетня Аниське хорошо видно, как на пороге Герасимова дома появляется тощая фигура «пана» Гудковского. Бургомистр, заметно пошатываясь, опирается на плечо старосты — коренастого старика. Следом плетутся полицейские.
Пан… Попробуй кто-нибудь обратись к нему без этого почтительного слова. Раскричится, оскорбит, пригрозит!
Приезжие не спеша направляются к бричке, а хозяин, поводя рукой, что-то рассказывает важному гостю.
Непонятный человек, этот Герасим Фроленок, бывший заместитель председателя колхоза. Говорит всегда кручено, медлительно, прищуривая правый глаз. Местные жители относятся к нему с уважением. А ведь служит немцам, случается, и выпивает с бургомистром.
— Этого тебе не понять, — сказал однажды Аниське брат Григорий. Сказал и улыбнулся загадочно, снисходительно.