Чтобы спутать следы, партизаны уходят в лес.
А погоня не заставила себя долго ждать. Во второй половине дня по следам партизан пришли немцы. Это были их поспешно стянутые из соседних гарнизонов тыловые подразделения.
Определить направление движения партизанского отряда не трудно. На песчаной дороге — следы сапог, конских копыт, окурки. Такие же следы в каждом дворе. Разве скажешь, что здесь никого не было?.. Этого и не делает староста Борис Прошко, стоящий сейчас перед немецким офицером, возглавляющим группу карателей. Но о партизанах, о их численности и вооружении староста говорит путано. Как представитель местной власти, он старался не попадаться им на глаза…
С тревогой наблюдают прошковцы за этим допросом. Окончания его ожидают и заполнившие деревню каратели. Потом староста куда-то исчезает, и на улице появляется Женя Фроленок.
Аниська, как и многие другие, не верит своим глазам. Такой Жени она еще никогда не видела. На ней длинный в клетку сарафан. Видно, взяла у матери. Подпоясана каким-то старым полотенцем. На плечах большой, свисающий до земли платок. В руках — уздечка.
С любопытством рассматривают Женю враги. Но не задерживают, потому что идет эта девушка к перекрестку. Туда, где стоит офицер. Однако и здесь она вроде не собирается останавливаться, хочет пройти мимо. Ее окружают каратели. О чем-то спрашивают. И Женя им охотно отвечает.
Если удивлена Аниська, удивлены многие сельчане, то Борис Борисович просто ошеломлен. Каратели потребовали от старосты лошадь, чтобы подвезти станковые пулеметы, и он решил дать им самого плохого коня.
— На вашем «пинтюле» они далеко не уедут, — шепнул, заходя в дом к Фроленкам, Борис Борисович. — А ты, Женя, постарайся покопаться с упряжью, запряги так, чтобы в дороге все завязки поехали…
— Иди огородами, чтобы меньше мозолить глаза немцам, — предупредил ее брат Петр.
Но, выйдя на улицу, Женя словно забыла и о совете брата, и о том, что говорил ей Прошко.
Староста предпринял все, чтобы задержать карателей, дать партизанам возможность уйти. Но в голове Жени стал созревать другой, как ей казалось, еще более надежный план.
Теперь она бойко и непринужденно, хотя временами и пугливо, разговаривает с карателями.
— Куда же, девушка, исчезли ваши мужчины? — спросил с подчеркнутым добродушием пожилой шуцман, очевидно, выполнявший обязанности переводчика и хорошо говоривший по-русски. — Ушли с партизанами?
— Нет, что вы! От партизан-то они и попрятались. Как только те появились, кто успел — сбежал.
Ответ Жени шуцман перевел стоявшему рядом офицеру, видимо старшему в отряде карателей, и начал задавать новые вопросы.
— А ты сама видела партизан?
— Да, видела. Когда шли туда. А когда возвращались, не видела. Еще спала.
— А как они одеты?
— Ну, просто. По-всякому. Когда шли назад, были одеты лучше. Во все новенькое, как ваши люди… — сказала она и спохватилась. Только что ведь утверждала, что не видела партизан после операции.
Женя почувствовала себя маленькой, беспомощной перед этими вооруженными людьми. Что они теперь с нею сделают? Какую придумают казнь? И что грозит всей деревне?..
— А какое у них было оружие? — выплыл, словно из тумана, новый вопрос.
— Оружия не было, — растерявшись, ответила Женя.
Шуцман удивленно посмотрел на нее.
Пока он разговаривал с офицером, Женя овладела собой. Она поняла, что оговорка насчет одежды осталась незамеченной. Зато вторая ее оплошность, в отношении оружия, озадачила карателей.
— Так ты утверждаешь, что партизаны шли на нас с палками? — с иронией спросил шуцман.
— Нет, оружия у них я не видела, — продолжала настаивать Женя, входя в роль простушки, — не было оружия… н-на колесах. А вот такие, как у вас штуки, — показала она на винтовку, — были у каждого. И еще разные, что можно носить.
Шуцман с офицером улыбнулись.
— А какие же у них еще были, как ты говоришь, штуки?
— Ну, такие еще с большой сковородкой на ножках.
— А еще?
— И еще… — Женя задумалась, будто силясь припомнить. — Еще были сковороды круглые, тяжелые. И низенькие, маленькие на двух колесиках. Было что-то с дырками на железяках и круглыми баночками внизу. На поясе и в карманах у всех у них какие-то штуковины размером с кулак.
Шуцман едва успевал переводить офицеру, который почему-то задумался, помрачнел.
— А много людей у партизан?