Перестрелка идет уже в домах. Но недолго. Вскоре подавляются последние очаги сопротивления, и поселок переходит в руки партизан.
Только на его окраине, куда бежали, чтобы вырваться из окружения гитлеровцы, небольшая группа партизан ведет огонь из засады. Несмотря на потери, немцы идут напролом. Фашистов свыше сотни, а тех, кто в засаде, — всего десять.
Вся надежда у ребят на миномет и ручной пулемет. Но минометчик Федор Набело погиб, а пулеметчик Вестенберг ранен. Кровь промочила одежду Владимира. Некогда перевязать раны: ни на секунду не должен умолкать пулемет.
— Будем отходить, — подползая к пулеметчику, сказал командир отделения Алексей Блинов.
— Уводи ребят, — не отрываясь от пулемета, ответил Вестенберг, — а я буду прикрывать отход.
— Нет, мы тебя не оставим. Давай помогу. — Блинов хочет приподнять товарища.
— Не трать время. Быстрей уходи. Спасай ребят, — не соглашается Вестенберг и продолжает стрелять.
Несколько сильных взрывов раздается впереди бегущих немцев. Это рвутся последние гранаты партизан. Затем они скрываются во ржи.
Взрывы лишь на минуту останавливают фашистов. Они ненадолго залегают и снова бегут. Вестенберг видит, как они заходят с флангов, окружают его. Как ни тяжело ему, он разворачивает пулемет вправо и влево, быстро меняет диски.
Вдруг словно обрывается какая-то струна и умолкает начатая мелодия: кончились патроны.
Но рано Торжествуют враги. Несколько мощных взрывов охлаждают их пыл. Это, приподнявшись из последних сил, бросает гранаты тяжелораненый пулеметчик. К двум первым ранам прибавилась еще одна. Пуля засела в левом плече. На какое-то время становится тихо. Прекратился и ответный огонь: не стреляют и фашисты.
— Эй, сдавайся! — раздается вблизи знакомый глуховатый голос.
Вестенберг удивленно оглядывается.
— Не бойся, тебе ничего не будет. Ты еще можешь искупить свою вину, — продолжает тот же голос.
Где Владимир слышал его?.. И тут в его сознании вырисовалась неуклюжая, узкоплечая фигура переводчика. «Моргес?..»
Вот он показывается из-за кустов. Вначале согнувшись, затем выпрямляется в полный рост. Постоял немного, вгляделся. Еще раз повторил предложение о сдаче, потом махнул рукой. Вокруг вырос частокол зеленых фигур. Их так много, что можно стрелять не целясь: пуля все равно не пролетит мимо.
Напрягая всю свою волю, Владимир ловит на мушку знакомую узкоплечую фигуру. Выстрела не слышит, видно, оглох в бою. Но узкоплечий дрогнул, раскрыл рот и свалился к ногам бегущих. В цепи падает второй, третий…
Однако зеленых фигур слишком много, чтобы остановить их. Они бегут со всех сторон. Да и в нагане уже последние патроны. Нет, они не возьмут его живым!
Он снова приподымается, чтобы в последний раз посмотреть на землю. Перед глазами волны зреющей ржи. За ней зеленый ковер луга. А чуть подальше непроницаемо черный лес и темное небо. Такие, как бывают в грозу. Владимир подымает к виску наган и падает перед носом подбежавшего фашистского солдата.
Ночью, когда партизаны ушли, нанеся серьезный урон немецкому гарнизону, жители Коханович тайком схоронили погибших героев. В одну могилу они положили стрелка Смирина и пулеметчика Вестенберга. Братьями они были в борьбе, братьями остались после смерти.
На свежей могиле сразу же появились цветы. Много цветов. Словно они выросли за одну ночь, после прошумевшего листвой дождя.
Потом, как и тогда на рассвете, прогремела гроза, налетел ветер. Он развеял, разбросал темные тучи, очистил небо. И солнце снова обласкало землю. Вспыхнули множеством красок цветы на свежей могиле, на лугах, в поле.
Солнце еще раз напомнило людям: может быть непогода, могут быть тучи. Но солнце сильней. Ничто не может закрыть его лучезарный, рождающий счастье жизни свет.
Курган Дружбы
Он стоит как память о нашей тревожной молодости, как знак нашей дружбы огненных военных лет.
За окном густой мрак. Темно и в этой комнате, где за небольшим столиком, тесно прижавшись друг к другу, молчаливо сидят люди. Кто-то закурил. Тогда Мария Прошко, она ближе всех к окну, плотней задвинула занавеску. По выработавшейся уже привычке. Чтобы не было видно на улице.
— Может быть, начнем? — нарушает молчание Мария Сосновская.
— Да, пора, — соглашается Александр Гром.
— А как же я буду без света записывать? — спрашивает Женя Фроленок.
— Как всегда делали, — говорит Петр Лукашонок, — запоминай, а запишешь потом.
— Тогда внимание, — пользуется правом председателя Александр, — собрание Прошковской подпольной комсомольской организации объявляю открытым…