Наверное, от жуткой боли мне всё начинает казаться фарсом. Вот мы ползём человеческим узором по подлеску, мерзко холодная влага от которого пропитывает наши рубашки и куртки, намазывая их на тела. Встаём. И начинаем бежать, стрелять, кричать и падать. И они делают то же самое. Глупость? Шум со стороны деревни уже почти прекратился, только раз в пару минут звучат несколько одиночных. Это ещё страшнее. Эти всегда точно в цель.
Снова аккуратный треск подлеска. Дух заканчивает свой обход. Сейчас вот выйдет прямо на меня. Через полминуты я и правда различаю между деревьями силуэт. Совсем не человеческой формы. Большой, как сгусток чего-то. Трепетно, но бояться уже поздно. Из-за деревьев он выходит прямо ко мне. И удивлённый возглас пытается вырваться из моей груди, хотя и получается только стон.
Натан Асеведо тоже смотрит на меня удивлённо, но лишь секунду. На спине он несёт человека без сознания. Когда Натан кладёт солдата на землю, я узнаю его – это наш сослуживец по кличке Миаль. Он опасно ранен в живот, но дышит. Тяжело, как загнанный конь. Натан подходит ко мне.
- Живой? Ранен-то не сильно, - говорит он. Старшина больше не в полной форме. На ногах сандалии и тёмные брюки, вместо военной куртки – простая рубаха тёмно-бежевого цвета с чёрными пятнами чужой крови повсюду. На лице светлая щетина.
- Да, - только и умудряюсь ответить я.
- Чего раньше-то тихо лежал, я же тут же проходил несколько минут назад? – он бегло осматривает меня. – Идти можешь?
- Нет.
- Сейчас попробуем, - все слова он говорит быстрым шепотом, оборачиваясь, толи на Миаля, толи на новый, длинный залп с запада. Этот последний. Натан подхватывает меня за целое плечо и помогает встать. Так, поддерживая, он доводит меня до большого дерева метрах в сорока от корней, где я до этого лежал, и помогает твёрдо опереться о ствол. Оставив меня так, Асеведо возвращается за Миалем, закидывает его обратно к себе на спину и, немного пошатываясь, как пьяный, обгоняет меня. Потом возвращается за мной, и всё повторяется снова. И снова.
Через какое-то время, когда мы выходим из центра чащи ближе к опушке, где деревья уже не такие исполинские, я начинаю идти сам, кое-как перескакивая от одного молоденького деревца к другому, цепляясь за всё, что ни попадётся. Натан, постоянно оглядываясь, идёт передо мной, изредка останавливаясь, давая передохнуть и себе и мне. Я понимаю, что мы делаем небольшой крюк, чтобы выйти к тропам как можно дальше от деревни. Когда я выбиваюсь из сил, Натан снова попеременно несёт нас с Миалем. А я опять тяжело думаю. Как он здесь оказался? Постоянно забывая подумать о том, зачем.
Наконец мы выходим из чащи на широкую тропу. Я знаю её. Если пойти направо, то выйдешь к деревне, а налево – к реке, где всегда есть пара-тройка старых лодок и тоненькая тропинка в сторону руин. Я много раз был там. Мы пересекаем тропку и у корней огромного платана устраиваем настоящий привал. Натан быстро перевязывает мои раны, которые оказываются совсем не серьёзными, и мы приступаем к лечению Миаля. Он приходит в себя и приоткрывает глаза, но не говорит ни слова. Только очень тяжело дышит. Сквозь зубы. Но его бурое лицо остаётся полностью неизменным. Вдруг в его глазах я замечаю блеск. Он ясно думает.
Когда мы заканчиваем штопать раненого, Натан облегчённо встаёт и оглядывает сделанное. Мы с Миалем сидим плечо к плечу у дерева. Нам обоим уже лучше. Боль не так жжёт голову. Можно перевести мысли.
- А какая хорошая была революция… - тяжело вздыхает Натан, наконец отрывая от нас глаза.
Он объясняет нам, что мы можем передохнуть здесь спокойно, что солдаты этой тропой не пойдут, а потом мы сможем или перебраться к реке или двигаться в сторону деревни. А ему надо идти. И он уходит. Мы коротко прощаемся. «Спасибо», - говорят наши туманные глаза. Мы даже не спрашиваем, зачем он вернулся. Что он нам ответит? Просто.
Рассветает. Тёмная зелень. Абсолютная тишина. Звенит. Трещит цикадами. Деревья раскидисто стоят, уже чёткие в темноте, каждое само по себе, ярко и таинственно. И свежесть. Которая выбивает. Затхлость из лёгких, напряжение из головы, дым с глаз. Тот ровный, прозрачно чистый ветерок, который заставляет оглядываться по сторонам, чтобы глазами, а не подкоркой увидеть тот масштаб и ту непонятную вселенность окружающего. Это безбрежное освежающее чувство было всегда, и во все времена люди на секунду концентрировались на нём, бросая свои мысли. И во времена до этой войны, и до войн более страшных, и во времена жертв на тот алтарь, и даже, наверное, до них. Раз мы с Миалем чувствуем это, значит точно живы.
Как ужасно и бездушно стало то, что мы делали… Колет виски – это мозгу мало кислорода от коловращений. Ни один из нас не вернётся в строй. Миаль через несколько дней переберётся куда-то в горы, где его долечат родные. Я уеду в далёкую страну, где найду ту, которая ждёт, волнуясь. И увидев меня – поцелует, обхватив мою шею тонкой рукой, как плёточкой.