— Здравствуйте, Губернатор! — сказал Пресли, подходя к столу.
Магнус медленно повернулся, посмотрел на него, на протянутую руку, и пожал ее.
— А? — произнес он наконец. — Это Пресли… Ага.
Потом опустил глаза, и взгляд его стал бесцельно блуждать по полу.
— Зашел вот попрощаться, Губернатор, — продолжал Пресли, — я уезжаю.
— Уезжаешь… м-м… ага… Да ведь это же Пресли. Добрый день, Пресли.
— Добрый день, Губернатор. Я уезжаю. Пришел проститься.
— Проститься? — Магнус поднял брови. — Что это тебе вздумалось?
— Я уезжаю, сэр.
Магнус ничего не ответил. Он уставился на край стола и, казалось, погрузился в раздумье. Наступило долгое молчание. Наконец Пресли спросил:
— Как вы себя чувствуете, Губернатор?
Магнус медленно поднял глаза.
— А, да ведь это Пресли, — сказал он. — Здравствуй, Пресли.
— Как поживаете, сэр?
— Так, — сказал Магнус, подумав. — Что ж, недурно. Я уезжаю. Зашел попрощаться. Впрочем… — прервал он себя с виноватой улыбкой, — ведь это ты сказал, верно?
— Но и вы уезжаете. Миссис Деррик говорила мне.
— Да, уезжаю. Мне нельзя оставаться на… — он запнулся, подбирая нужное слово, — нельзя оставаться на… на… как называется это ранчо?
— Лос-Муэртос, — сказал Пресли.
— Нет, нет… Ну да, правильно, — Лос-Муэртос. Все-то я забываю последнее время.
— Уверен, что скоро вы совсем поправитесь, Губернатор.
Пресли еще не успел договорить фразу, когда в комнату вошел Берман, и Магнус с неожиданной легкостью вскочил и встал, прижавшись спиной к стене. Он тяжело дышал и не отводил пристального взгляда от железнодорожного агента.
Берман любезно поздоровался с обоими и присел к письменному столу, поигрывая тяжелой золотой цепочкой от часов, пропуская ее сквозь толстые пальцы.
— Поблизости никого не было, когда я постучался, — сказал он, — и, услышав ваш голос, Губернатор, я вошел. Мне надо узнать у вас, можно ли будет моим плотникам приступить к работе послезавтра. Я хочу убрать перегородку и соединить эту комнату с соседней. Надеюсь, не возражаете? Вы ведь к тому времени уже съедете отсюда?
Магнус весь подобрался, даже речь его стала чеканной. В нем появилась вдруг сторожкость, пробуждающаяся у прирученного льва, когда к нему в клетку входит укротитель.
— Разумеется, — быстро проговорил он, — можете присылать своих людей. Я уезжаю завтра.
— Надеюсь, Губернатор, у вас не создалось впечатление, что я вас поторапливаю?
— Нет, нет! Нисколько! Я готов уехать хоть сейчас.
— Могу я чем-нибудь быть вам полезен, Губернатор?
— Спасибо, нет!
— А мне кажется, могу, — сказал Берман. — Я думаю, что теперь, когда все уже в прошлом, мы должны стать друзьями. Думаю, что в моих силах как-то помочь вам. На здешней товарной станции все еще свободно место делопроизводителя. Не хотите попытать счастья? Жалование — пятьдесят долларов в месяц. У вас сейчас, наверное, туговато с деньгами, а вам еще и жену содержать надо. Может, попробуете?
Пресли с изумлением смотрел на него, не в силах произнести ни слова. Чего он добивается? Какую цель преследует, делая это предложение? Почему делает его открыто, при свидетеле? И тут же нашел объяснение. Может, Берман просто решил покуражиться, может, ему захотелось до конца насладиться своим триумфом, проверить, действительно ли он одержал полную победу, посмотреть, все ли ему дозволено, окончательно ли повержен давнишний враг?
— Так как же? — повторил Берман. — Хотите вы занять это место?
— Вы как… настаиваете? — спросил Магнус.
— Боже упаси! — вскричал Берман. — Я просто предлагаю вам место — вот и все. Возьмете вы его?
— Да, да, возьму.
— И, следовательно, перекинетесь к нам?
— Да, перекинусь.
— Вам придется стать «железнодорожником», вы отдаете себе в этом отчет?
— Я стану железнодорожником.
— Иногда вам придется выполнять и мои распоряжения.
— Я буду выполнять ваши распоряжения.
— Вы должны быть лояльны по отношению к железной дороге. Чтоб никаких там шахер-махеров.
— Я буду лоялен.
— Значит, принимаете место?
— Дa.
Берман отвернулся от Магнуса, и тот сразу сел за стол и снова начал перебирать свои бумаги.
— Ну-с, Пресли, надо полагать, мы с вами больше не увидимся, — сказал Берман.
— Надеюсь, что нет, — ответил тот.
— Ах ты Боже мой! Знаете, Пресли, вам не удастся рассердить меня.
Он надел шляпу из лакированной соломки и вытер мясистый лоб носовым платком. За последнее время он сильно растолстел, и его громадный живот выпирал из-под полотняной жилетки, украшенной пуговицами из фальшивого жемчуга и дутой золотой цепочкой с бесчисленными брелоками.