— Железнодорожную комиссию подкупили, — сказал Магнус резко, и глаза его сверкнули.
— Все было разыграно как по нотам, — вставил Хэррен. — Железнодорожная комиссия снизила тариф до совершенно нелепой цифры, после чего, конечно, можно было говорить о разорении. И Олстину, — является он орудием в ваших руках или нет, — ничего не оставалось, кроме как восстановить прежние расценки.
— Если бы нам навязали тот тариф, мистер Хэррен, — спокойно возразил Берман, — мы не были бы в состоянии зарабатывать достаточно, чтобы оплачивать свои расходы по эксплуатации дороги, не говоря уж о том, что у нас не оставалось бы никаких излишков для выплаты дивидендов…
— А когда, интересно знать, ваша железная дорога выплачивала кому-нибудь дивиденды?
— Законодательная власть может снизить тариф, — продолжал Берман, — но он будет приемлем лишь в том случае, если дороге будет обеспечена справедливая прибыль с капитала.
— И каков же ваш критерий? Не хотите поделиться с нами? Кто может определить размер справедливой прибыли? У железной дороги бывают оригинальные понятия о справедливости.
— Законы штата, — ответил Берман, — устанавливают норму прибыли в размере семи процентов. Нас такой процент вполне удовлетворяет. Я не вижу, мистер Хэррен, почему бы доллар, вложенный в строительство железных дорог, не приносил того же дохода, что и доллар, отданный в рост, — то есть семь процентов. Если бы мы согласились на предложенную вами тарифную сетку, мы остались бы без барыша и прогорели бы.
— Проценты на вложенный капитал! — вскричал взбешенный Хэррен. — Хорошо вам говорить о допустимой прибыли. Ни для меня, ни для вас не секрет, что общий доход ТиЮЗжд — от основной линии и веток, отданных в аренду, — составил за прошлый год около двадцати миллионов долларов. Уж не хотите ли вы сказать, что двадцать миллионов долларов — это всего семь процентов от первоначальной стоимости дороги?
Берман развел руками и улыбнулся:
— Это валовая сумма, а не чистая прибыль. К тому же, откуда вы знаете, во что обошлось строительство дороги?
— Вот то-то и оно! — воскликнул Хэррен, сверкая глазами, подчеркивая каждое слово ударом кулака по колену. — Вы просто из кожи лезете, чтобы не дать нам как-нибудь пронюхать, во что вам обошлась дорога. Но мы-то знаем, что вы выпустили боны на сумму, в три раза превышающую указанную вами стоимость, и, кроме того, вот еще что — дорогу можно было построить из расчета пятидесяти четырех тысяч долларов за милю, вы же уверяете, что она обошлась восемьдесят семь тысяч за милю. А это большая разница, Берман, и далеко не все равно, какую из этих цифр вы берете за основу своих расчетов.
— Все вами сказанное, Хэррен, указывает скорее на упрямство, — сказал Берман неопределенно, — чем на здравый смысл.
— По-моему, мы занимаемся переливанием из пустого в порожнее, господа, — заметил Магнус. — Вопрос этот был подробно рассмотрен в суде.
— Совершенно верно, — согласился Берман. — Остается пожелать лишь, чтобы дорога и фермер научились лучше понимать друг друга и жить в мире. Мы зависим друг от друга. Кажется, ваши плуги, мистер Деррик? — Берман кивнул в сторону платформ.
— Да, они отправлены на мое имя, — ответил Магнус.
— Никак, дело к дождю, — заметил Берман, поправляя жеваный воротничок и слегка освобождая шею. — Пл следующей неделе можно и пахать.
— Вероятно, — сказал Магнус.
— Я постараюсь, мистер Деррик, чтобы ваши плуги поскорей вам доставили. Мы прицепим их к скорому товарному поезду и ничего с вас за это не возьмем.
— Я вас не понимаю, — сказал Хэррен. — Плуги уже пришли. Наши отношения с железной дорогой на этом кончаются. Я сегодня же пришлю подводы.
— Увы, — ответил Берман, — эти вагоны идут на север, а не с севера, как вы, вероятно, полагаете. Они еще не побывали в Сан-Франциско.
Магнус сделал легкое движение головой, как человек, который что-то забыл и вот теперь припомнил. Но Хэррен пока ничего не понимал.