— Ну что ж, урожай закладывай, только ни в коем случае не дом, — сказал Хэррен. — Кстати, ты узнавал, каков будет тариф на хмель?
— Нет, еще не узнавал, — ответил Дайк. — Конечно, надо раньше хорошенько все проверить. Хотя, говорят, тариф вполне приемлемый.
— Ты все-таки прежде выясни с железной дорогой, все по пунктам, — предостерег его Хэррен.
Магнус, выйдя из бакалейной лавки и снова заняв свое место в коляске, сказал Хэррену:
— Давай-ка, голубчик, заедем сначала к Энникстеру, а уж оттуда домой. Хочу пригласить его отобедать с нами. Насколько я знаю, Остерман и Бродерсон собирались сегодня быть у нас, и мне хотелось бы, чтоб и Энникстер тоже приехал.
Магнус отличался широким гостеприимством. Двери Лос-Муэртос были постоянно открыты для всех его соседей, и, кроме того, время от времени он давал обед для близких друзей.
По дороге на ферму Энникстера Магнус расспрашивал сына, что произошло дома в его отсутствие.
Справился о жене, о ранчо и высказал кое-какие замечания относительно работ по сооружению оросительного канала. Хэррен пересказал ему все новости за неделю: увольнение Дайка и его решение заняться хмелеводством, возвращение Ванами, гибель овец и просьбу Хувена позволить остаться на ферме. Достаточно было Хэррену замолвить за немца слово, как Магнус тут же согласился.
— Ты лучше меня разбираешься в этих делах, — сказал он, — как найдешь нужным, так и поступай.
Хэррен подстегнул гнедых, и они побежали резвей. Еще к Энникстеру надо заехать, а ему хотелось поскорей добраться до дому, чтобы доглядеть за протравкой зерна.
— Между прочим, отец, — спросил он вдруг, — как там наш Лаймен?
Лаймен, старший сын Магнуса, не имел ни малейшей склонности к фермерской жизни. Он пошел скорее в мать, чем в отца, и унаследовал от нее отвращение к сельскому труду и стремление к высшему образованию. Пока Хэррен занимался изучением основ земледелия, Лаймен подготовился к поступлению в университет и окончил его, после чего в течение трех лет занимался юриспруденцией. Но потом в нем проявились черты, унаследованные явно от отца. Заинтересовавшись политикой, он возомнил себя прирожденным политиком, обнаружил склонность к закулисной игре и известную дипломатичность; он был приветлив, легко сходился с людьми и, главное, обладал даром так себя поставить с людьми влиятельными, что они постоянно оказывались в долгу перед ним. Лаймен уже дважды добивался важных постов в городской администрации Сан-Франциско, где он поселился, — сначала юрисконсульта шерифа, а затем помощника окружного прокурора. Но эти достижения он считал слишком скромными. Широкий размах, унаследованный от отца в сочетании с огромным эгоизмом, породил в нем необузданное честолюбие. Если отец в ходе своей политической карьеры считал себя обязанным проводить в жизнь принципы, которые сам проповедовал, то Лаймен рассматривал свою деятельность исключительно как средство собственного возвеличивания. Он принадлежал к новой школе политических деятелей, добивавшихся своего не речами в сенатах и законодательных собраниях, а участвуя в различных комиссиях и закрытых фракционных собраниях, идя на компромисс и заключая сомнительные сделки. Его конечной целью было стать тем, чем отец был лишь по прозвищу, то есть губернатором, как Магнуса иногда величали друзья и соседи. Лаймен медленно, но верно подбирался к губернаторскому креслу в Сакраменто.
— Лаймен молодцом! — ответил Магнус. — Я предпочел бы, чтобы он был попринципиальней, не так легко шел на уступки, тем не менее мне кажется, что он человек достаточно серьезный и имеет все данные, чтобы заниматься политической деятельностью. Его устремления делают ему честь, и если бы он был более разборчив в средствах и менее сосредоточен на целях, то, я уверен, из него получился бы образцовый слуга народа. Но я за него не боюсь. Придет время, и наш штат будет гордиться им.
Когда Хэррен свернул в аллею, ведущую к дому Энникстера, Магнус сказал:
— Смотри, Хэррен, это не Энникстер ли на веранде?
Хэррен кивнул в ответ и сказал:
— Между прочим, отец, советую тебе особенно перед Энникстером не распинаться. Он с удовольствием приедет — в этом можно не сомневаться, — но если ты станешь слишком настойчиво его приглашать, он, по своему проклятому упрямству, начнет отказываться.
— Звучит резонно, — заметил Магнус, когда Хэррен подъехал к крыльцу. — Он странный, своенравный малый, но в благородстве ему не откажешь.
Энникстер лежал на веранде в гамаке, точно в таком же положении, в каком накануне его застал Пресли: он читал «Дэвида Копперфилда» и поглощал чернослив. Увидев Магнуса, он тотчас встал, правда, усердно давая понять, что делает это через силу. И долго и подробно жаловался на свой желудок. И тут же спросил, не хотят ли Магнус и Хэррен выпить с дороги? Где-то у него есть виски.