— По два пятьдесят! — воскликнул Дженслингер. — Да вы что? Неужели вы думаете, что железная дорога отдаст вам свою землю по такой цене? Откуда вы это взяли?
— Из брошюр и проспектов, — ответил Хэррен. — Которые распространяла дорога, когда предлагала нам эти участки. У нас с дорогой была определенная договоренность, и таких обязательств, пожалуй, даже ТиЮЗжд нарушить не рискнет. Вы здесь человек новый, мистер Дженслингер. Откуда вам знать, на каких условиях мы брали землю.
— А улучшения, которые мы внесли! — воскликнул Энникстер. — Да в один только оросительный канал мы с Магнусом уже всадили тысяч пять. Мы обрабатывали эту землю не затем, чтобы железнодорожной администрации угодить. Сколько бы мы ни улучшали землю, сколь бы ни возросла она в цене, договор есть договор и цена там указана — два пятьдесят за акр. Тут мы как раз имеем случай, когда дорога не может поступать, как хочет ее левая нога.
Дженслингер поморщился, озадаченный:
— Я, действительно, здесь человек новый, как сказал Хэррен, но все же мне трудно разделить вашу точку зрения. Наличие железной дороги способствует повышению ценности ваших участков не меньше, чем внесенные вами усовершенствования. Почему же вам все, а дороге ничего? Было бы справедливо поделить барыши пополам.
— Ничего знать не хочу, — заявил Энникстер. — Назначали они цену, пусть ее и придерживаются.
— Но, насколько я слышал, — пробормотал Дженслингер, — правление дороги отнюдь не намерено продавать землю из расчета два пятьдесят за акр. По нынешним тяжелым временам они на всем норовят заработать как можно больше.
— Времена для дороги не такие уж тяжелые, — вставил слово старик Бродерсон.
Бродерсон был самым старым из присутствующих. Ему было лет шестьдесят пять, — почтенный, седобородый старик, согнутый тяжелым трудом.
Он был недалекий человек, осторожный в своих высказываниях, чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не обидеть; тяжелодум, который если уж заведет речь о чем-нибудь, так уж надолго. Упомянув о тяжелых временах, он тут же решил пояснить, что он под этим подразумевает.
— Тяжелые времена, — повторил он озабоченно, — да, да, вот именно. Может, дорога и впрямь переживает тяжелые времена, очень может быть. Понятно, всем нелегко. Я не совсем то хотел сказать. Я хочу, чтоб все было по справедливости. Мы пользуемся железной дорогой и должны платить ей так, как она с нас требует, будь то хороший год или плохой, потому что других дорог в нашем штате все равно нет. То есть, когда я говорю, что других дорог нет, это еще не значит, что она единственная дорога. Конечно, есть и другие. Есть еще Д. П., и М., и Сан-Францисская, и Северо-Тихоокеанская, которая идет до Юкайи. У меня в Юкайе свояк живет. Там не очень-то хлебные земли, хотя кое-какую пшеницу они сеют, насколько я припоминаю. Но это уже слишком далеко на север. Конечно, посевные площади там невелики. Шестьдесят тысяч акров от силы во всем округе, и то включая ячмень и овес. Да и того нет, пожалуй, ближе к сорока тысячам. Точно не помню. Тому уже много лет. Я…
Но Энникстер, потеряв всякое терпение, перебил старика, обратившись к Дженслингеру.
— Чепуха! Конечно, дорога должна продавать по два пятьдесят! — вскричал он. — У нас договор есть.
— Что ж, действуйте в соответствии с ним, мистер Энникстер, — ответил Дженслингер многозначительно. — Раз уж у вас есть договор. Но смотрите в оба.
Вскоре после этого Дженслингер уехал. Вошел китаец-слуга и стал накрывать на стол.
— Как по-вашему, что он хотел нам сказать? — спросил Бродерсон после ухода Дженслингера.
— Относительно земли? — ответил Энникстер. — Понятия не имею. Просто что-то в голову взбрело. У нас же на руках проспекты, где их условия напечатаны черным по белому. Это и есть обязательство.
— Что касается обязательств, — пробормотал Бродерсон, — то железной дороге они, как правило, не помеха.
— А где же Остерман? — спросил Энникстер, сразу меняя тему разговора, словно считал, что говорить тут больше не о чем. — Неужели этот кобель вовсе не приедет?
— А ты звонил ему, Пресли? — спросил Магнус. Пресли взял «Принцессу Натали» на колени и поглаживал ее по длинной блестящей шерсти; кошка от удовольствия сощурила глаза, так что остались лишь две узенькие щелочки, и отрешенно месила лапками плисовые брюки Пресли.
— Да, разумеется, — ответил Пресли. — Он обещал быть.
И как раз в этот момент появился Остерман.