Рик»
После прочтения послания настроение Нигана резко ухудшилось. Если Граймс вернется только в сочельник, его ожидает без малого неделя вынужденного одиночества. А хромая нога и явные проблемы с кукушкой не делали путешествие Рика менее опасным. Откровенно говоря, Ниган сильно нервничал, что его владелец уехал так далеко и так надолго. Он ведь действительно мог не вернуться. В конце концов, толпы зомби никто не отменял. И как бы старательно Александрия не изображала из себя летний лагерь для аутистов на выпасе, всевозможные опасности от этого никуда не исчезали.
К тому же, Нигану было сложно придумать, на что потратить столько уединенных дней. Поначалу он бесцельно слонялся туда-сюда, потом придавался безудержному рукоблудию. Мокрые вечеринки исчерпали себя на третий день. Нигану казалось, что после столь тщательной полировки его член должен сверкать как эбонитовая палочка; он даже слегка побаливал, хоть по утрам все еще стоял по стойке смирно.
Когда мир простых удовольствий наскучил, малыш принялся изучать дом. Он никогда не рыскал здесь с особой тщательностью, и хоть Рик ничего от него не скрывал, было очевидно, что здесь хранятся любопытные секреты. Не грязные маленькие секретики — у Рика их попросту не было, хоть Ниган и усердно работал над этим упущением. Нет, здесь должно быть что-нибудь поинтересней засаленных порно-журналов и наручников с выцветшим фиолетовым пушком.
Старательные поисковые операции завершились холодным январским вечером, когда в одном из сервантов Ниган обнаружил стопку писем. Пролистав парочку, он сразу понял, что это были именно те загробные послания, о которых рассказывал Рик. Честно говоря, Ниган был уверен, что если Граймс и покажет ему письма от Карла, то это будут либо чистые страницы, либо пустота. Но все оказалось иначе: ровные строки слегка неряшливого почерка, несколько помарок, даже пара рисунков на полях. Увлекшись своей игрой в Шерлока, он сверил почерк Рика и почерк Карла — они были кардинально разными, никакого сходства ни в форме, ни в наклоне букв.
— Что за чертовщина…
И хоть с Ниганом уже произошло нерукотворное чудо, поверить в «письма счастья» он не торопился. А мысль о том, что кто-то просто-напросто разыгрывает Граймса, вызывала у маленького завоевателя знакомый приступ бесконтрольной ярости. Никакие миниатюрные габариты не мешали ему отыскать этого ублюдочного пранкера, чтобы в один прекрасный день столкнуть с какой-нибудь лестницы или спустить утюг прямо на тупую голову.
Расследование быстро превратилось в развлечение совсем иного толка — слежку.
Будучи человеком изобретательным и смекалистым, Ниган сразу понял, что основные ловушки необходимо расставить вокруг почтового ящика. Чтобы уличить присутствие нарушителя, мини-шпион обмазал ящик просроченным вонючим джемом, который отыскал на кухне. К сожалению, плотная крышка не поддавалась его крохотным рукам, так что он разбил банку прямо об пол. Но ничего, осколки и липкое пятно станут еще одной ловушкой, если враг проберется в дом.
Дополнительной преградой для некого преступника стала натянутая перед почтовым ящиком леска. Она невидимой паутиной протянулась прямо к окну спальни, где на раме Ниган закрепил колокольчик из жестянки, чтобы услышать приближение неприятеля. Теперь любой, кто решит крутиться у порога дома Граймса или хоть дернется в сторону почты, не пройдет незамеченным.
Ну а если сукин сын все-таки обойдет ловушки, то внутри ящика его будет ждать премерзкая медведка. Ее Ниган отыскал случайно, когда ранним утром полез в теплицу Рика за жгучим перцем. Чудовище вылезло из кадки с землей так внезапно, что Ниган на чистом рефлексе стукнул по хитиновой башке своей палочкой для Педро. Медведка шлепнулась на пол и в инфернальном ужасе засучила лапками, наблюдая, как на нее, подобно Тарзану, сверху пикирует Ниган. Вряд ли хтоническая тварь ожидала, что палочка окажется у нее в противоположном голове месте. Ее бой был проигран, а честь — запятнана на веки вечные.
Конечно же, подобные старания Нигана должны были быть вознаграждены. Ночью сочельника колокольчик оглушительно зазвенел, к ящику метнулась неясная тень, а чей-то вскрик ознаменовал торжественный выход медведки на поле битвы.
***
Граймс не рассчитывал, что его поездка пройдет без сучка, без задоринки. Однако на что он точно не рассчитывал, так это получить ржавым тесаком по лицу. Он и сам не понял, как очутился в центре очередных разбирательств Хиллтопа, где непримиримыми сторонами оказались приверженцы и оппозиционеры режима Мэгги. Обычная перепалка переросла в какое-то сельское восстание, где жители Хиллтопа с тяпками и виллами отстаивали то честь Мэгги, то честь Грегори. Последний наверняка бы оценил столь теплое отношение к своей персоне, если бы в свое время не оказался вздернут на суку.
И хоть восстание быстро рассосалось, теперь на щеке Граймса красовалась косо-криво наложенная повязка, держащаяся лишь на старом медицинском скотче. Сиддика на месте не обнаружилось, и Рика зашивала Энид. У девушки страшно дрожали руки, а иголка плясала в пальцах как Джин Келли[1] в свои лучшие годы. Помимо этого импровизированный уикенд с Джудит омрачили бесконечные разговоры по поводу исчезновения Нигана.
О своем подопечном Рик думал всю дорогу домой. Он бы и хотел добраться до Александрии быстрее, но из-за ходячих ему приходилось делать много остановок. Нога по-прежнему давала о себе знать, да и к лошадям Граймс стал относиться с большим подозрением. Медленный темп езды позволил добраться до ворот родной общины лишь ближе к ночи. Устало расседлав коня и махнув часовым, Рик поплелся в сторону дома.
Однако стоило ему приблизиться к порогу, как он неожиданно перецепился через невидимое препятствие. Рик только и успел, что прошипеть сдавленное ругательство, когда шлепнулся на холодный асфальт. Колено немилосердно стрельнуло пронзительной болью из-за неудачного приземления.
— Что за черт…!? — хрипло прорычал Граймс и решительно вскочил на ноги, опершись на почтовый ящик — его ладонь вымазалась в какой-то мерзости. При этом мерзость оказалась липкой, да еще и дурно пахла. Дверца ящика распахнулась от удара, а оттуда на мужчину выпорхнуло какое-то озлобленное нечто с клешнями и торчащей из задницы палочкой. Совсем тоненько вскрикнув, Рик бросился в дом. Финалом вечера стали впившиеся в подошву сапога осколки, в которые он вступил, стоило ему вслепую добежать до переключателя света на кухне. — Ниган! Ниган! А ну спускайся вниз! Живо!
Ответом послужила гробовая тишина. Рик позвал еще несколько раз — никаких намеков на присутствие крошки. И тут Граймс ощутил приступ паники. В его голове пронеслось несколько страшных догадок. Вдруг, его питомца поймали, вдруг он выбрался из дома и не смог вернуться? А вдруг его заметил соседский ребенок и решил поймать? Тогда все эти глупые приспособления на пороге имели смысл. А если еще хуже: вдруг жестокое дитя не просто словило Нигана, но еще и скормило омерзительному чудищу, что выскочило на него из ящика?!
Схватившись за голову, Рик, не смотря на ноющую ногу, принялся перерывать дом вверх дном. Он метался по кухне, взбежал на второй этаж, перепроверил все ящики и даже вытряхнул постельное белье — Нигана нигде не было. В клетке пусто, в ванной и даже в теплице — тоже. Он бегал и совсем тихо звал кроху, заглядывая по углам и включив свет во всем доме. Он даже прошелся по соседям и заглянул к членам совета, пытаясь уловить в недоуменных лицах хоть какую-то подсказку, что они отыскали маленькое существо. Вершиной отчаяния стало вскрытое брюхо злополучной медведки.
— Может, тебя и не было…? — пробормотал Рик, чувствуя, как в животе что-то неприятно сжалось. — Или… тогда ты должен сидеть в камере…?
Он сонамбулой двинулся в сторону позабытой тюрьмы. Внутри было темно, сыро и, конечно же, пусто. Вздохнув, Рик на негнущихся ногах вернулся домой. Его взгляд сам собой нашарил брошенную в коридоре сумку, где покоилось несколько маленьких гостинцев и непочатая бутылка презентованного ему скотча. Не придумав ничего лучше, Граймс добрел до сумки, достал бутылку и сделал хороший глоток. Он никогда не был склонен топить печали в стакане, однако это Рождество не оставляло шансов: после первого глотка последовал еще один, а потом еще и еще, пока голова не начала приятно гудеть, а тело — расслабленно оседать на кухонном стуле.