Войдя в будку, водитель прижался спиной к стеклянной двери. Он поместил чемоданчик на небольшую полку под телефонным аппаратом и сунул руку в карман. Очевидно, он заранее знал, сколько денег ему понадобится. Мужчина выложил на чемоданчик мятую купюру в десять шиллингов и восемь монет по пенни. Впрочем, это не помешало ему пересчитать наличность заново. Удовлетворенный результатом, он сунул сложенную купюру в боковой карман плаща и собрал однопенсовые монеты. Его фуражка отбрасывала на верхнюю часть лица черную тень. Казалось, что на его глазах была маска. Но впалые щеки, сильная челюсть и мышцы шеи оставались освещенными, и создавалось впечатление, что его моложавое лицо — возможно, даже красивое — в данный момент выглядело откровенно ужасным. Желваки танцевали под туго натянутой кожей, и нервное возбуждение — либо из-за игры полутеней, либо по другим необъяснимым причинам — проявлялось в зловещей гримасе. Он с усмешкой поднял длинную руку. Телефонный аппарат с обычным наборным диском и слотами для монет был оснащен кнопками «А» и «В» для возврата денег. Водитель, игнорируя напечатанные инструкции, сунул в слоты четыре монеты, набрал номер и затем присел в будке, поглядывая через дождливую мглу на тыльную стену дома, которая возвышалась перед ним. После того как он тридцать секунд прислушивался к телефонным звонкам, звучавшим снова и снова в глубине здания, в одном из окон появилась бледная полоска желтого света. Услышав голос предполагаемого собеседника, мужчина быстро нажал на кнопку «А». Теперь он мог говорить без предваряющего сигнала, который выдавал, что звонящий абонент находится в уличной телефонной будке.
— Привет. Это ты, Лу? Все еще на работе? Может, мне зайти к тебе?
Голос водителя оказался неожиданно приятным и, как у актера, хорошо поставленным. Возбуждение сменилось уверенностью.
— Зайти? Конечно, ты можешь зайти. И лучше сделай это! Я жду! Ты понял?
Голос в трубке был грубым и сиплым, но казался достаточно честным.
Мужчина в фуражке засмеялся.
— Не унывай, — сказал он. — Твоя награда уже в пути. Если Джон еще там, отправь его вниз, чтобы он открыл дверь. Я подойду к вам через пять минут.
— Джон уехал домой. Я здесь один. Буду ждать тебя до полуночи, как мы и договаривались. Если не придешь, то пожалеешь о последствиях. Считай, что я предупредил тебя.
На скулах сидевшего в будке мужчины заиграли желваки, но его мягкий и плавный голос ничуть не изменился.
— Расслабься. Ты приятно удивишься сумме, плывущей тебе в руки. Так что постарайся не получить апоплексический удар. У меня с собой все деньги! Каждый фартинг! Я знаю, что не внушаю тебе доверия, поэтому, как ты и требовал, несу наличность в чемоданчике — в купюрах по пять и одной сотне.
Он сделал небольшую паузу.
— Ты слышишь меня?
— Да.
— Скажи, ты доволен?
— Я доволен тем, что мы обойдемся без кучи неприятностей.
Он замолчал, тем самым завершая разговор. Но любопытство заставило его задать вопрос:
— Это деньги того старого джентльмена? Он решил спасти тебя от беды?
— Да, он дал мне требуемую сумму. После моих долгих просьб и не без едких комментариев. Тем не менее он не поскупился. А ты, наверное, не верил, что он существует?
— Не важно, во что я верил. Просто тащи сюда деньги. Где ты сейчас?
— В «Святом Джеймсе», в клубе старика. Скоро увидимся. До встречи.
Он повесил трубку и снова присел в будке, наблюдая за освещенным окном. Через некоторое время в проеме появилась тень. Она задернула шторы и опустила жалюзи. Мужчина в телефонной будке вздохнул и, выпрямившись, открыл замки лежавшего перед ним кожаного чемоданчика. Он приподнял крышку, просунул руку внутрь и вытащил небольшой короткоствольный пистолет, который тут же спрятал через боковой разрез плаща в карман куртки. Затем он открыл чемоданчик шире и осмотрел находившиеся там замшевые перчатки и темную фетровую шляпу хорошего качества. Мужчина снял фуражку и, надев перчатки и шляпу, сразу стал выглядеть иначе. Длинный черный плащ перестал казаться частью служебной формы. Теперь он превратился в обычную одежду, которую любой человек мог носить в дождливую погоду. Без фуражки глаза и лоб водителя лишились маскирующей тени. Он выглядел чуть старше тридцати лет, хотя его лицо по-прежнему обладало неким таинством юности. В общепринятом смысле его можно было считать симпатичным мужчиной: правильные черты лица и широко расставленные круглые глаза. Но его рельефные мышцы и необычная толщина шеи противоречили формам телосложения, принятым современной модой. И еще в нем чувствовалась неудержимая настойчивость, которая отражалась в каждой линии его тела — безумное напряжение и решительность альпиниста, приближавшегося к неприступному горному пику.