Она берет мои щеки в свои ладони и притягивает мое лицо ближе, чтобы осмотреть рану.
— Это был тот гребаный карновальщик, да? — Ее дыхание обжигает мою кожу, и я отстраняюсь.
— Нет, Мэл. Это не он.
Мне следовало бы приложить хоть немного усилий, чтобы придумать какую-нибудь историю прикрытия, но, к сожалению, мой мозг стал похож на яичницу с тех пор, как я покинула карнавал.
— Я знаю тебя слишком долго, Би. И могу сказать, когда ты врешь. И вообще, ты чертовски ужасна в этом.
Делаю глоток из латте в своих руках и пожимаю плечами.
— Он этого не делал.
Это не совсем ложь…
Это было разбитое зеркало. Конечно, он впечатал меня в него, однако это не было похоже на то, что он намеренно рассек мне щеку.
Не так, как ты поступила с ним.
Я до сих пор чувствую боль в руке, когда стиснула осколок. Все еще вижу, как острый край прижимается к его горлу, как красная жидкость просачивается вниз.
— Господи, Би, что, черт возьми, с тобой происходит? — спросила она, отрывая меня от воспоминаний. — Ты как будто в миллионе миль от меня. Что случилось прошлой ночью?
На этот вопрос нет хорошего ответа.
О, да, Мэллори. Я позволила незнакомцу раздеть себя догола на карнавале, как в прямом, так и в переносном смысле. Он трахал меня по всему этому гребаному месту. Унижал меня, связывал, запирал в клетке и таскал по полу, как человеческую куклу. И знаешь что? Мне это чертовски нравилось.
Здравый смысл подсказывает мне, что признание, скорее всего, не пройдет. Вместо этого я выбираю полуправду.
— Мы разговаривали, узнавали друг друга. Я была очень… уязвима с ним. Джексон умеет разрушать стены, полагаю.
Ломать их. Разрушать их, как строительный шар. С ног на голову, с головы на ноги.
— И что, ты просто выложила ему все, как на духу, за попкорном, а потом пошла домой? Да ты просто полна дерьма. — Мэллори смотрит на меня, как расплавленная лава, и жар, исходящий от ее взгляда, ошеломляет. — И дай угадаю, ты обо что-то споткнулась, идя к своей машине, и этим испортила себе лицо. Боже, я не могу в это поверить.
Я поставила латте на маленький столик рядом с нами и вздохнула.
— Мэл, я люблю тебя, но отвали. Хорошо? У меня нет сил на эту инквизицию. Мои мысли и так выходят из-под контроля, и последнее, что мне нужно, это чтобы ты меня допрашивала.
Она сужает глаза, и я понимаю, что она не намерена меня отпускать.
— Слушай, я пойду домой. Мне нужно многое сделать, и у меня голова раскалывается. — Я делаю шаг к ней и обхватываю руками ее напряженное тело. — Позвоню тебе позже, хорошо?
Не дожидаясь ее ответа, поворачиваюсь и ухожу.
Не могу объяснить, что произошло прошлой ночью, когда и сама этого не понимаю.
Сделка была на одну ночь. Только одну. Но Джексон украл у меня кое-что. Разрывая меня на части, он вырвал кусок и оставил его у себя. Я почти чувствую, как он разминает его в своих мозолистых руках.
Впервые в жизни одной ночи может оказаться недостаточно.
Его слова эхом отдаются в моем сознании.
Кажется, я тоже украла у него часть.
Эпилог
Месяц спустя…
Я провожу пальцами по шраму на щеке. Ощущение слегка выступающей линии уже стало в какой-то степени комфортным.
Казалось бы, любое напоминание о ночи с Джексоном я должна была бы вытеснить из памяти как можно дальше, но по какой-то странной причине все происходит с точностью до наоборот.
Я цепляюсь за эти воспоминания, хотя их не так уж и много. Только шрам и его толстовка. Толстовка, которую я не стирала с той ночи, потому что она пахнет им.
Когда натягиваю ее на себя и сворачиваюсь калачиком в постели, мне кажется, что он здесь, со мной. С той лишь разницей? Эта гребаная толстовка не может вонзить свои когти в мой разум и скрутить меня, как крендель. Она не может разрезать меня своими жестокими словами, а потом прикосновением зашить обратно.
Это может сделать только он.
Я не должна хотеть его таким. Он не должен быть тем, что поглощает все мои мысли и кошмары.
Все, что могу подарить тебе, — это одна ночь, но мы можем сделать так, что ты никогда ее не забудешь.
Почему я должна довольствоваться одной ночью? Почему Джексон устанавливает все правила?
Черт, он нарушал свои собственные столько раз, сколько я не могу сосчитать.
Мои ноги уносятся вперед прежде, чем я успеваю переключиться и включить рациональную часть своего мозга.
К черту правила и к черту последствия. Что самое худшее может случиться? Он скажет "нет"? Тогда мне будет не хуже, чем сейчас.