Аби повернулся. — Вы никогда не рассказывали мне этого.
— Не было причины говорить об этом. — Он пожал плечами и сделал еще один глоток чая.
— Вы ненавидите их?
Того улыбнулся. — Конечно. А вы разве нет?
— Я не уверен.
Того взглянул на него с удивлением. — Вы, сын Эндрю Кина?
— Я не знаю порой. Из всего, что я слышал, мой отец в битве становился другим человеком. Но он всегда говорил, что вражда сделает тебя уязвимым. Это застилает твое суждение. Это затмевает способность думать как твой оппонент и благодаря этому побеждать его.
— Я знаю, он ненавидел вождя мерков, я думаю отчасти из-за Ганса Шудера. Но тех, там, — он указал на юрты, — я не могу утверждать.
Аби сел, вытянув длинные ноги. Земля была холодной, и влага утренней росы промочила его шерстяные брюки. Аромат шалфея повеял вокруг него, приятный запах, сухой и острый.
Он осмотрел лагерь, целый полк кавалерии, и почувствовал дрожь от восторга. Он знал, что романтизировал, и все же не мог ничего с собой поделать. Последние костры уже догорали, тонкие завитки дыма поднимались прямо вверх в неподвижный ночной воздух. Словно спицы колеса, неподвижные формы лежали вокруг каждого костра и спали, свернувшись калачиком. Порой один или двое приподнимались, затем утыкались обратно ради нескольких последних минут отдыха.
Он мельком увидел часового, верховой пикет. Он медленно кружил вокруг лагеря, нашептывая песню, очаровательный мотив популярный у кельтов, которые с такой нетерпеливостью добровольно шли служить в кавалерию.
Несколько ночных пташек пели, и первые из утренних птиц также проявляли активность, необычные щебечущие и издающие трель крики. Смутный призрак медленно пролетел мимо, сова устремилась вниз в травостой, затем поднялась обратно вверх, унося свою сопротивляющуюся добычу.
— Это степь, — произнес Того, — прекрасная, но смертоносная. Это место, где я вырос. Мой дядя поселился на тысяче квадратных миль, заброшенных во время войны. Это часть той земли, о которой генерал разговаривал с ним вчера.
— Мне жаль, я не знал.
Того сорвал стебель и медленно скрутил его в узел.
— Это всегда было так, лейтенант. Речь идет о силе и выживании. Мир не достаточно большой для всех нас. Либо одна, либо другая сторона должна уступить. Их ошибка заключалась в том, что они не понимали — порабощая нас, они посеяли семена своей гибели. Им следовало уничтожить наших предков на месте в момент, когда любой из нас приходил через порталы. Если бы они делали так, то этот мир принадлежал бы им навсегда и они могли бы жить на нем где им заблагорассудится.
— Но они так не сделали.
— И таким образом теперь они все погибнут. И, откровенно говоря, они все отправятся к дьяволу, где им самое место.
— Генерал Готорн говорит, что мы должны найти способ уладить ситуацию без сражения.
— Если вы мне не верите, идите в ту юрту, которая выглядит так экзотически, и послушайте, о чем там говорится. Тогда вы больше не будете сомневаться.
Они знают, что что-то происходит, размышлял кар-карт Джурак, глядя в свою золотую чашу с кумысом, перемешанным со свежей кровью.
Его взгляд обежал юрту, которая теперь являлась его домом уже более двадцати прошедших лет. Странно, было трудно вспомнить что-то еще; о мире домов, которые не двигаются, городов, блестящих городов, книг, тихих мест, сладких ароматов и мира.
Как и янки, я здесь чужестранец, но не похож на них, я знаю войны, в которых целые города сгорали от вспышки единственной бомбы, в которых флоты самолетов затемняли небо, в которых десять тысяч бронированных сухопутных кораблей продвигались в битвы, которые покрывали фронт в сотню лиг. Нет, они не знают войну, как ее знаю я, как я могу мечтать о ней здесь, если бы у меня лишь были средства.
И это, он знал, было то, как этот мир изменил его. Когда он пришел сюда, он ощущал почти чувство облегчения из-за того, что сбежал от войны самозванца-лженаследника, войны которая уничтожала его мир, превращая в радиоактивные руины. Сначала, когда его компаньон захватил трон кар-карта этого примитивного племени, он стоял рядом, изучая, почти отрешенный от всего этого, как будто он был студентом посланным сюда наблюдать.
Все это изменилось, однако, когда стало очевидно, что новый кар-карт сошел с ума из-за своей власти и повел бантагов к гибели. Плюс, если бы он не действовал решительно, эти примитивы также могли убить и его.
Он согласился на мир, чтобы спасти их. И на какое-то время даже затаил мечту, что так или иначе, но он сможет найти способ спасти их. Теперь он знал, что был глупцом.
Он посмотрел на своего сына, спящего в боковой нише юрты, и его избранницы на одну ночь, свернувшейся рядом с ним.
Мой сын один из них, и я не чужестранец на этой ужасной земле. Мой сын мечтает о славе, о скачке, о возвращении того, что было.
Он посмотрел вниз на кубок, напиток, покрытый пеной, был окрашен розовым цветом, и сделал еще один глоток.
И я становлюсь таким же как они, понял он. Я научился охотиться, познал радость скачки, несмотря на то, что земля теперь была ограниченна, слушать песнопения сказителей, смотреть на звезды и рассказывать сказки о том, что лежит за ними, пока потрескивает огонь и запах жаренного мяса наполняет воздух. И я научился есть плоть скота.
Если бы Готорн знал об этом, как бы он отреагировал? Их пища на сегодня, одинокий пленник, захваченный в пограничной стычке, был замучен и принесен в жертву, хотя настоящий праздник луны наступал только завтра, но на такие тонкости больше не обращали внимания.
Они медленно поджаривали конечности, пока он все еще был жив. Рот заткнули кляпом, чтобы его крики не донеслись до расположившихся неподалеку янки. Затем шаманы вскрыли череп, налили вовнутрь священного масла и жарили мозги, пока жертва еще дышала, слушая его последние странные высказывания как знаки, посланные богами и предками. Кровь разлили чтобы приправить напитки картов и кар-карта, теперь это было драгоценное варево, которое не так давно могли смаковать даже самые маленькие детеныши.
— Ночь проходит, кар-карт Джурак.
Посланник стоял у входа в юрту, освещаемый первым свечением восхода позади него. Охранники кар-карта стояли по бокам от него, готовые позволить войти, или, если прикажут, мгновенно умертвить любого, кто посмел побеспокоить его.
Он показал жестом Велимаку из казанов войти.
Посланник выполнил церемониальные поклоны на очищающие огни, светящиеся в мангалах по обе стороны от входа и вышел вперед, снова наклоняя голову при приближении.
— Хватит кланяться, и давайте выпьем, — произнес Джурак, указывая на наполовину пустую чашу.
Посланник взял кубок, налил напиток и сел на подушку напротив кар-карта. Затем он поднял чашу в знак приветствия и последовал ритуал, он погрузил палец вовнутрь и стряхнул капли на четыре стороны света и землю.
Вы прекрасно изучили наши обычаи, Веламак, — сказал Джурак.
— Для посланника такие вещи очень важны, — и он осознанно улыбнулся, — вы также должны были изучить их, когда впервые пришли сюда.
Джурак заволновался, не уверенный в том, был ли в этой фразе какой-то скрытый смысл, но затем расслабился.
— Мне любопытно, — продолжил Веламак, — насчет вашего мира.
— Да?
— Огненное оружие.
— Атомное.
— Да, оно.
Джурак улыбнулся. — И вы хотите знать его секрет.
— Подумайте, что вы можете сделать с такой вещью.
— Что мы можем делать, или я бы сказал, что казаны могут делать, — ответил Джурак, его голос похолодел.
— У нас есть некоторые навыки.
— Которых нет у моих людей.
Веламак пошевелился, сделал еще один глоток, его взгляд медленно переместился туда, где спали Гарва и его подруга. — Вы должны признать, что когда дело доходит до машин, ваши люди ограниченны, в то время как мои нет.
— Я думаю, Веламак, что даже для вас такое оружие находится за пределами всего, — он заколебался на мгновение, — и я молюсь, что так будет всегда.
— Даже если наша раса будет уничтожена янки?