Нет ни прелюдий, ни ласковых касаний; она бесстыдно разводит длинные ноги и демонстрирует всё то, чего уже не найдётся у проклятой леди Таркин, если когда-то и было в принципе. Даала ещё молода, но этого не стоит стесняться — точно не сейчас. Нет и мыслей, насколько велика между ними пропасть не только рангов, но и возраста.
Они давно переросли похоть, но при этом не наскучили друг другу. Прилежная во всём, Даала выкладывается для лучшего результата — лишь бы гранд-мофф был ею доволен. Крамольные мысли захлёстывают горячей волной, когда он властно велит переворачиваться на живот, но неожиданно вместо рук на спине чувствуется виброклинок, который обычно лежит недалеко.
Таркин на самом деле пускает ей кровь, чтобы проверить… нет, обычная, как у всех смертных. Создатель и правда задумал её железной, но плоть подарил мягкую и покорную, до греха соблазнительную. Тонкие порезы на лопатках и внутренней стороне бёдер, конечно, легко спрятать за глухой формой, но всё же приятно знать, что она будет носить их на глазах всего командного состава. Пальцы уже не гладят — хватают за медную косу и тянут на себя, вынуждая прогнуться, и Даала отвечает криком, цепляясь из последних сил за простыни.
Близость превращает кровь в раскалённую лаву, а мысли — в первичный суп; Таркин ведёт и даже в постели отдаёт приказы, Даала же подчиняется, как положено благодарному протеже. Это его задача — раскрыть весь потенциал, разобрать её по частям — до капли крови, до мозговой ткани — и собрать вновь с авторскими комментариями.
Если есть хоть призрачная возможность пробиться выше, туда, где стоит гранд-мофф, она стерпит что угодно, вгрызётся в него, как голодный ворнскр, но получит своё. Будут способности — будет и власть, а той всегда мало, хочется больше, как спайсовому наркоману, и Даала не желает останавливаться. Впрочем, Таркин не позволит сорваться, ему интересно, что же получится вылепить из дерзкой выскочки с бесконечными амбициями. Секс для них — дополнение, но не самоцель; оба слишком зависимы от работы, чтобы ставить личное на передний план.
Даала карабкается вверх по ступеням, — почти ползком, на коленях, срывая ногти, но не выпуская из виду долгожданную цель, — а затем краем глаза видит жену Таркина на одном из приёмов. Ожившая кукла в пышном платье, похожем на ворох перьев, надменная, специально выращенная в тепличных условиях для выданья родственниками, она являет адмиралам чуть потасканный аристократичный профиль и дарит цепкое, как у мужа, рукопожатие. Тёмный взгляд скользит по Даале, сканирует с медной макушки до начищенных сапог, пытается выяснить, что в ней сокрыто такого особенного, опасного для неё да повзрослевшего ублюдка Гароша — и нарочно выдыхает с облегчением.
Конечно же, как полагается, Таркин рядом и держит свою леди под руку. Взгляд его холоден, и Даалы будто бы не существует — на миг она и сама в это верит, раз щипает себя за бедро через карман форменных брюк. Мостик под ногами едва не качается; вот она и по-настоящему одна — посреди леса, полного цивилизованных чудовищ.
Впервые китель работает против Даалы, срывает женские чары и уравнивает с остальными адмиралами; ворот впивается в горло. У зеркала в уборной она с яростью трёт пальцами побледневшие, но не сошедшие веснушки и растирает кожу до красноты — точно после слёз. К счастью, наваждение длится недолго. Как стратег, Даала в восторге от умения леди Таркин подать себя на публике и тоже включается в игру на подавление.
Не сравнить очарование, пусть и прилежно поддерживаемое, с той властью, что есть у законной супруги, но Даала старается и нарочно оставляет после себя лиловые засосы и царапины, будто подпись, чтобы полюбовалась эта напыщенная холодная курица. Женская гордость отныне впадает в спячку, да и не время отвлекаться, когда Империя стоит на пороге великих событий, а сама Даала — на мостике своего звёздного разрушителя с эскортом ещё из трёх, в дополнение.
Внешнее Кольцо — та ещё помойка, однако патрули не навевают скуку, а позволяют о многом задуматься. Картина с невозможной лестницей находит пристанище в новой каюте. На мостике теперь всё иначе, как она того желает; офицеры глядят опасливо, но без скепсиса. Служба Натаси Даалы отмечена лишь похвалами.
Проклятые миры чередуются под ногами — одна пыльная планета за другой, — и Даала глядит на них свысока, как тюремщица. Это новый подъём и новая вершина, откуда снисходит насыщение — адреналином, вниманием, доверием и ответственностью, — но эйфория в крови горит быстро, оставляя за собой тяжёлую зависимость. Так и ни одна звезда не живёт вечно — быть ей в итоге чёрной дырой. Даала перегорает куда быстрее и уже готова учиться дальше, не успев прожевать то, что уже откусила. Да и как выкинуть из головы холодный, колкий взгляд и строгий голос гранд-моффа?
Это замкнутая интрига — живая и в то же время невозможная ни с точки зрения морали, ни физики, — а Даала застряла в ней, точно в застывшем цементе. Ей хочется совершенства, а то невозможно постичь окончательно, как формулу, вот и путь предстоит бесконечный, с падениями и взлётами.
Таркин максимально холоден для самого счастливого человека, которому выпала честь запустить Звезду Смерти. Впрочем, его расположение всегда следует логике треклятой лестницы, и Даала слегка успокаивается. Работы по горло, но опыт и вовлечение в галактическую историю стоят каждой капли пролитой крови. Только выпученные глаза-фонари по пятам преследуют, неизменно нервируя.
— Кто разрешал тебе смотреть на меня, раб? — наконец, не выдержав, она впервые срывается на игрушку Таркина — без его личного присутствия, естественно.
— Меня зовут Джиал, — поправляет тот нарочито ровно, мстительно, и Даала давится собственным бессилием, как собачонка костью. Огромная голова чуть наклоняется на бок — ну точно карикатурный мудрец джедай. — Скажи, чем ты отличаешься от меня, маленький адмирал, если мы оба вольны лишь наблюдать?