Гольдфарб собирался сесть на велосипед, чтобы вернуться в свою квартиру в офицерском корпусе и сообщить Наоми плохие новости, когда остановился. Если все, чего он хотел, это сбежать из Британии, он исключал из своих расчетов более половины мира - ту часть, которой управляли Ящеры.
“Что ж, неудивительно, что я не подумал об этом сразу”, - сказал он, как будто кто-то утверждал обратное. Он сражался с ящерами еще упорнее, чем с нацистами. Он отправился в польскую тюрьму с пистолетом Sten, чтобы вызволить оттуда своего двоюродного брата Мойше Русси, и боролся всем, что попадалось под руку, когда раса вторглась в Англию.
И теперь он хотел жить под их властью?
Он покачал головой. Он не хотел. Жить под властью Расы было одной из последних вещей, которые он хотел делать. Но оставаться в Британии дольше было самой последней вещью, которую он хотел делать.
Через мгновение он снова покачал головой. Это было неправильно. Он мог подумать, что это из-за того, что ему было плохо, но это было не так. Арест в Марселе был очень поучительным в этом отношении. Он бы гораздо охотнее попытался провести остаток своей жизни в Британии, чем снова хотя бы на десять минут ступить на территорию Великого германского рейха - примерно столько, как он думал, он протянет.
“И мне даже нужно потянуть за провода”, - пробормотал он. В эти дни Мойше Русси, далекий от того, чтобы томиться в тюрьме Ящеров, иногда советовал самому командующему флотом, как вести себя с беспокойными тосевитами. Влияние его двоюродного брата вытащило его из нацистской тюрьмы. Возможно, это могло бы вытащить его и из Британии.
Он сел на велосипед и поехал. Когда он это делал, в его голове всплыло новое имя. Палестина. Его двоюродный брат Мойше жил в Иерусалиме. Он отправился туда после того, как нацисты с негодованием выпустили его на свободу. На что была бы похожа жизнь в Палестине?
В следующем году в Иерусалиме. На протяжении скольких веков это была еврейская молитва? Мог ли он воплотить ее в жизнь?
Его чуть не переехал "Остин-Хили". Он крикнул что-то недоброе водителю, который продолжал ехать, не подозревая о том, что чуть не промахнулся. Гольдфарбу на протяжении всей его жизни приходилось прокладывать себе путь против волны антисемитизма. Он достойно вел себя в бою на земле и в воздухе, и в доказательство этого у него были орденские ленты над нагрудным карманом. Однако боги тщетно боролись с водителями-идиотами.
После того, как он столкнулся со смертью, Гольдфарб понял, что задал себе неправильный вопрос. Он думал, что у него есть хороший шанс перевезти свою семью в Палестину, если он не сможет добраться до Канады или США. Что значило больше, свобода или простое выживание?
“Сколько свободы у меня будет через десять лет, если я останусь здесь?” он задумался. “Сколько свободы будет у моих детей?” Ему не понравились ответы, которые он нашел ни на один из этих вопросов. Его родители знали достаточно, чтобы сбежать, когда ситуация была благоприятной. Родители Наоми тоже. Это решило за него. Если бы его не прикончили пробки, он бы продолжал пытаться сбежать, даже если побег означал Палестину.
2
Мало-помалу Иерусалим начал успокаиваться после последнего раунда арабских беспорядков. Реувен Русси покачал головой, направляясь к медицинскому колледжу, носившему имя его отца. Дело было не столько в том, что Иерусалим успокаивался, сколько в том, что беспорядки теперь проходили с интервалом в несколько дней, а не следовали один за другим. Когда арабы вспыхнули, они были такими же свирепыми, как и всегда.
На мгновение они замолчали. Мимо Реувена прошла арабская женщина в длинном черном платье с черным шарфом на голове. Он вежливо кивнул. Она тоже, хотя его одежда и светлая кожа ясно говорили о том, что он еврей. В ее глазах мелькнуло что-то неприятное, несмотря на вежливый кивок? Может быть, а может, и нет. Беспорядки арабов были направлены в первую очередь против ящеров, а евреи были второстепенными целями, потому что они справлялись с этой расой лучше, чем их арабские соседи.
Реувену стало интересно, кричала ли эта женщина “Аллах акбар!” и била ли окна, или бросала камни, или устраивала пожары во время последнего витка беспорядков. Он бы ни капельки не удивился. Кислый запах старой гари все еще витал в Иерусалиме, даже после ливня в конце зимы. Дождь также не смог смыть всю сажу, покрывавшую золотистый песчаник, который был самым распространенным местным строительным материалом.