Больше Евгений ни о чем не спрашивал.
Да, Эллен была другая, как и все вокруг. Чтобы почувствовать, что ты находишься на Луне, надо, оказывается, быть на самой планете, а не только видеть ее скалы при помощи самой совершенной аппаратуры. Чтобы понимать человека, нужно быть подле него…
…Тринадцать звездолетчиков, все, кроме одного дежурного, медленно один за другим тянулись по морю пепла к горному кряжу.
Эллен и Евгений двигались последними. Эллен шла, низко опустив голову. Она никак не выказала своей радости или удовлетворения, что он все-таки прилетел на Луну. Может быть, она находила это вполне естественным… И вдруг Евгений показался сам себе ничтожным, мелким… Чего он ждал? Признания геройства? А этому здесь совсем иная мера. Он видел каждый их шаг. Но его не было с ними! И конечно, теперь он не узнавал ее. Не было в ней былой живости, остроты, неиссякающей милой женственности. Тогда она была одна. Вокруг все было дико, ярко и мрачно. А она была совершенно одна и судорожно ухватилась за единственное, что связывало ее с Землей, за его «изображение», за живое человеческое слово,которое звучало в ее шлемофоне. И придумала «спасительную игру».
А человек, рядом с которым шла она по Луне, был другой, совсем другой человек.
Евгению трудно было признаться, что он не может отделить в себе боль обиды от боли утраты…
Петр Громов и Том Годвин лежали в углублении между двумя выступами скалы. С двух сторон вровень с этими выступами были насыпаны камни.
Прозрачные колпаки шлемов были сняты. Оба исследователя смотрели в звездное небо, которое дерзнули покорить…
У них были строгие, спокойные лица, даже величественные, может быть оттого, что они чем-то напоминали скульптуру.
— Я подумала, что они превратились в лунный камень.
— Мы закроем их каменной плитой, — сказал академик Беляев.
— О нет!- запротестовала Эллен. — Они всегда должны смотреть в звездное небо. Они в числе первых дотянулись до него.
— Нет,- покачал головой академик.- Они- люди Земли. Пусть по обычаям родины камень накроет их гробницу.
— Я была бы сама собой, если бы рыдала сейчас.
— Не сдерживайтесь, Эллен. Будет легче,- сказал Евгений.
Эллен отрицательно покачала головой:
— Пусть будет труднее.
Клу Шанц принес «личные вещи» погибших, оказавшиеся в их скафандрах: золотые самородки Тома Годвина, портативную кинокамеру, стеклянные пробирки с темной жидкостью и красноватой массой и синюю женскую косынку.
Эллен сказала:
— Я не знаю, чей этот тонкий шарф, но я завидую той женщине, даже ее горю…
— Возьмите,- протянул ей косынку академик.- Нет. Положите шарф с ним. А золотые самородки вместе с Томом. И еще вот это.- Эллен протянула красный камешек.- А это,- продолжала Эллен, беря стеклянные пробирки,- это позвольте мне взять. Он очень ценил эти открытия.
— Мы продолжим их, — сказал Евгений.
Эллен скользнула по нему взглядом.
Двенадцать человек, все, кроме Эллен и академика, подняли огромную базальтовую глыбу. Это было возможно только на Луне.
Осторожно несли они, спотыкаясь на неровностях, тяжелую плиту и осторожно опустили ее на могилу.
Эллен мужественно засняла кинокамерой, которая была у Петра Громова, миг, когда застывшие в холодном и мудром спокойствии лица отважных исследователей Луны закрыли надгробием.
Только Евгений видел, каких усилий стоило Эллен держаться.
— Я знаю,- сказала она.- В один из следующих рейсов сюда прилетит скульптор. Он высечет на этом лунном камне их изваяния. Именно так, как представила я их себе на островке.
— Им высекут памятник и на Земле, — сказал академик.
Эллен отошла в сторону.
Евгений знал, что она плачет.
Академик дал по радио сигнал, и с исполинской башни «Разума» вылетел сноп ракет. Словно выброшенные из жерла вулкана, они оставляли за собой изогнутый дымный след. Все вместе они напомнили расцветшую в черном небе хризантему. Потом звездные огоньки стали медленно падать меж неподвижных звезд. Они походили на огненный дождь…
Глава 8
СЛЕД РАЗУМА
Горный кряж на краю лунного диска назвали Горой Памятника.
— Я так подумала,- сказала Эллен,- если мы поднимемся на вершину горы, как этого хотели командор и Годвин, мы сделаем им самый лучший памятник.
— Мисс Кенни говорит весьма разумно,- заметил профессор Трипп.- Лучший памятник ученому — завершение начатых им исследований.
— Я уже просил разрешение подняться на кряж, — заявил Евгений.