И после сдирания кожи с живого старого Вождя и изгнания Лжежреца с его учением «любить своих врагов и, когда ударят по щеке, подставлять другую» Урун-Бурун с «преданным ему» Жрецом властвовали над берегом бурундцев.
И когда постаревший, но столь же злобный Жрец спустя два десятилетия снова появился в знакомом ему книгохранилище древних и застал там не молодого бурундца с бурундкой, как в прошлый раз, а бурундца, преступно увидевшегося с вешнянкой, ярости Жреца не было границ. Потому и прокричал он оскорбительно-грубые слова.
Но молодые люди, сразу овладев собой, с презрительным спокойствием прошли мимо невольно посторонившегося Жреца и стали спускаться по ветхой лестнице.
А сверху слышался исступленный голос:
— С живых кожу содрать! С обоих!
— Он это может? — тихо спросила Эльма у выхода из Дома до неба.
— Он может подсказать это Урун-Буруну. Тот правит по подсказке, — ответил Анд.
И они разошлись: каждый поплыл через реку к своему берегу.
Глава 4
МЕТЕОР
Сжигает душу до сих пор
Огнем мечты тот метеор!
Со дня на день ждал Анд стражников, которые заломят ему руки и потащат к неумолимому Урун-Буруну.
Мать Анда, полная и суетливая, заколыхалась всем телом от ужаса, узнав о случившемся.
Ласково обнимая сына мягкими руками, она умоляла его помнить угрозу Жреца и прекратить пока плавание к Дому до неба.
Потом она надолго исчезла.
Но почему же не хватали Анда жрецы, не волокли на расправу? Неужели мать, унижаясь и суля невесть что, смирила гнев Жреца или Урун-Буруна? Хотя вряд ли ее допустили бы к нему!
Неотвратимая сила влекла Анда на берег. Он садился на обрыв, свешивал ноги и ощущал всеми пальцами незримое течение реки внизу. Его притягивал темный силуэт Дома до неба на оранжевом фоне вечерней зари, «наперснице» последних встреч Анда с Эльмой.
Высокая башня и манила к себе, и укоряла Анда. Ведь там, на ее верхнем этаже, тянется, как бывало, к верхней полке тоненькая девушка в красном или, устроившись на подоконнике, читает потеряв надежду на его появление, беспокоясь или негодуя…
Придет ли ей в голову, что соглядатаи Жреца следят за каждым его шагом и, поплыви он сейчас к Дому до неба, за ним ринется разъяренная ватага, чтобы схватить… не только его одного!
Поймет ли она, что не мольбы матери, не опасение за себя, а страх за нее, Эльму, удерживает Анда от того, чтобы взбежать на семьдесят второй этаж?
Совсем стемнело, и угасло зарево, а он продолжал сидеть, недвижный, как забытый камень.
Она говорила с ним о звездах и он ждал, когда они зажгутся, чтобы мысленно встретиться с ней.
Милая вешнянка! Как тонко понимала она поэзию своей прародительницы Весны Закатовой!
Разве древние глубже чувствовали, чем их потомки? Есть же на свете Эльма! А он, Анд?
И юноша силился вспомнить, что из древней поэзии привелось ему прочитать в Доме до неба.
Он жадно впитывал в себя знания: историю, литературу. Все откладывалось в его мозгу. Но удивительны причуды памяти!
Научившись искусству молниеносного чтения, он «пропустил через себя» несметное число книг, овладевая былым опытом, мудростью, мечтой. И, казалось, невозможно удержать все это в мозгу. Однако не раз постороннее воздействие, случайный образ, даже услышанное слово проясняли для него то, что он как будто и не запоминал, но вдруг становилось таким ясным, четким, словно он сам это пережил.
Как-то они с Эльмой задержались дотемна, и в небе появились звезды. И одна из них упала у них на глазах.
Эльма прошептала:
— Я загадала желание!
А он не нашел ничего лучшего, как бесчувственно констатировать:
— Метеор.
Почему же не спросил он, какое желание, по примеру своих далеких прабабок, она загадала? А быть может, это желание было связано с ним? Не боялся ли он, что оно совсем иное?
И подобно тому, как возникает в солнечных лучах, пробившихся сквозь тучи, синева лужайки или блеск реки, в сознании Анда, как от толчка, возник вдруг старинный сонет, автора которого он не смог бы назвать — а ведь он не учил эти стихи наизусть! И настолько ярко, что губы юноши невольно зашептали волнующие строки.