На пьедестале, на шероховатой поверхности камня, появлялись надписи, разные, если смотреть со стороны узника или со стороны бородатых ученых, продолжателей его дела.
Очевидно, Демокрит хотел познакомить гостей с этим монументом и надписями на нем, предназначенными, возможно, для всех прибывающих на остров.
— Информация дана на латыни! — воскликнул Галлей, зайдя со стороны узника.
— Ты ж у нас врач, латынь разуметь должен. Читай, — предложил Бережной.
— Здесь, за решеткой, однозначно, воспроизведен не кто иной, как вечный узник Томмазо Кампанелла, основоположник утопизма.
— Его узнали, а написано что?
— В стихах, командир! Сонет «О сущности всех зол». Как же я такие стихи переводить решусь? Если б формулы!
— Не надо переводить. Я знаю этот сонет наизусть!
— Всегда преклонялся перед кибернетикой. Ну а перед памятью человеческой падаю ниц!
— Ну что ж, Наденька. Значит, тебе и бить в колокол![2]
— Прежде всего, здесь по-латыни: «Бытие определяет сознание», — продолжал Галлей. — Это прочитать я еще мог, а дальше умолкаю, чтобы услышать перевод сонета.
Надя отпустила Никитенка и, всматриваясь в выразительное лицо узника, прочитала:
— Достойная мечта, чтобы ее записать и через сотни лет, — прозвучал взволнованный голос.
— Командир Крылов, однозначно, разгадал символику монумента! — заходя теперь со стороны пишущих философов, заключил Галлей. — Так и есть! Написано на языке, которым я еще в юности увлекался, переписку со всем светом вел! На эсперанто! Должно быть, здесь он стал общеупотребительным. Отчего же Диофант не намекнул на это?
— Претензии к Диофанту потом. Сейчас переводи мечту Кампанеллы и как она здесь понята, — предложил Бережной.
— Увы, не знаю этих изречений наизусть, переведу с некоторым приближением. Ну, прежде всего: «Общество без угнетения человека человеком». Это Фридрих Энгельс! Узнаёте его скульптурный портрет? Мои сомнения в том, что мы не на свою Землю попали, рассеяны!
— Ладно, ладно, не кайся! Валяй дальше! — торопил Бережной.
— Дальше всем известное: «Каждому по потребностям, от каждого по способностям». И вот Энгельс дополняет: «Труд создал самого человека», — а Карл Маркс добавляет: «Чтобы есть, человек должен работать не только умом, но и руками». А потом его возражение Кампанелле: «Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их общественное бытие определяет и сознание». Это уже спор, очевидно, порождающий истину!
— Какую, говорится тут?
— Сказано в виде стихов. В эсперанто попробую перевести, это не латынь. Как математик, анализировал когда-то стихосложение.
— Ясность бесспорна, — заметил Крылов. — Лишь противоположные начала в борьбе своей создают движение вперед.
— Но я ведь это знаю! — воскликнула Надя.
— И это знает! — простер руки вверх Галлей.
— Это конец сонета нашей незабвенной поэтессы, Весны Закатовой.
— Весны Закатовой? — насторожился Бережной.
— Ну конечно! — улыбнулась Надя.
— Я у тебя перепишу потом эти стихи.
— А я и другие ее сонеты знаю, — лукаво сообщила девушка.
— Все перепишу, — заверил командир.
К звездонавтам бодрой походкой шли хозяева острова.
Впереди — Диофант в том же темном облегающем костюме, на фоне которого выделялась его седая борода, и в накинутом на плечи белом плаще, развевающемся на ходу.