В мае 1945 года я зашел к Руфи и Эйнару Шиббю на Богстадвейен, чтобы поговорить о слухах, новостях и предположениях. Почему-то меня выпустили на свободу, после того как я провел ночь в какой-то школе в Аскере, где вместе с другими арестованными спал на старом сене. Эйнар тоже пока что был свободен, он уже побывал в «Гюлдендале» и отдал хранившиеся у него ключи — несмотря на свою инвалидность, он тоже ждал гостей из Сопротивления. Мы оба были в «Гюлдендале» своего рода комиссарами, о чем я еще скажу в дальнейшем.
Позвонил телефон, и Эйнар снял трубку. Он посмотрел на нас с Руфью — Юнас!
Я сидел рядом с телефоном и слышал почти весь разговор. Воспроизвожу его по памяти, а то, чего я не слышал, по сбивчивому рассказу Эйнара:
— Да, ты не ошибся, это Юнас. — Пауза. Потом продолжение: — Мы заняли позицию в усадьбе Скаллюм, мы хорошо вооружены, Рииснес, Рогстад и я, и мы намерены продержаться тут сколько сможем. Скажи всем, что здесь мы будем защищать последний оплот свободы в Европе!
Опять наступила пауза. Эйнар так ничего и не произнес. Я не мог понять, каким образом Юнас сумел нам позвонить, ведь они находились в осаде и сопротивленцы давно должны были перерезать телефонный кабель, однако Юнас продолжал говорить, его голос был твердым и зычным, фразы короткими. Он произносил высокопарные слова, которые должны были остаться в памяти, как его последние, об этом свидетельствовала их лаконичность: последний… оплот… свободы… в Европе! Он заявил, что они чувствуют себя прекрасно, все трое, у них достаточно продовольствия и воды. Охрану он отпустил по домам. И наконец он произнес то, ради чего звонил:
— Я прошу Руфь и тебя, как старых друзей, если сможете, помочь Гюнвор и детям. — Снова пауза.
— Прощай Эйнар, я вешаю трубку.
Эйнар Шиббю физически был слабый человек, но он был самый талантливый из всех, кого я знал в военные годы и после — он был гуманитарий и юморист, что было редкой комбинацией. Этот всесторонне одаренный человек работал и в легком жанре, как «дядя Эйнар» в детских передачах Норвежского радио, и в передачах о литературе и искусстве, проявляя интуицию и глубокое понимание предмета. Он был моим незаменимым помощником, когда мы с ним после войны делали радиоспектакли по ранним романам отца… Во время того драматического монолога Юнаса Ли он лишь несколько раз кивнул головой, я видел, что он сильно взволнован, в конце же он произнес только два слова: «Прощай, Юнас!»
Было бы ошибкой играть на сентиментальных струнах, рассказывая о прощании Юнаса Ли с этим миром. Он не покончил самоубийством, он заболел и умер естественной смертью там же, на усадьбе Скаллюм, что, по понятным причинам, было ему не к лицу. Думаю, что он, будучи кондотьером в лучшем смысле этого слова, хотел бы закончить жизнь на фронте, в борьбе с врагом, идущим с Востока. Для его посмертной славы это было бы лучше.
Весной 1941 года отец получил удивившую его, но очень вежливую телеграмму от Рудольфа Гесса с просьбой принять его. Визит будет коротким. Отец поручил мне ответить, что Гамсун болен, а также по другим причинам, к сожалению, не может принять господина Гесса. Я забыл точную формулировку, но тут же послал ответ телеграфом.
Вскоре после этого Гесс улетел в Англию.
Я спрашиваю себя: что, собственно говоря, ему тогда нужно было в Норвегии?
Еще до войны я читал несколько книг о гитлеровской Германии, написанных журналистами, и в одной из них обратил внимание на характеристику Гесса — о нем говорилось как о самом симпатичном из всех министров фюрера. Во время Нюрнбергского процесса я сидел близко от него и сумел сделать с него набросок. Тогда, в 1941, я был разочарован, что от имени отца мне пришлось отказать ему. Может быть, в качестве Stellverter das Führer[45] он был как раз тот человек, который мог бы нам помочь, подумал я тогда.
Сегодня в документальной книге Ильзы Гесс о ее муже, «Англия-Нюренберг-Спандау», я читаю, что в ближайшем окружении Гитлера считалось, будто Гесс полетел из Аугсбурга в Ставангер и там присоединился к военной части, направлявшейся в Англию. Вполне возможно, что Гесс через Тербовена пытался получить радиосообщения из Норвегии. В интервью, взятом у авиаконструктора Вилли Мессершмидта в 1947 году и опубликованном в газете «Франкфуртер Нойе Прессе», есть на это намек. Может быть, Гесс, чтобы скрыть свои истинные намерения и маршрут, решил нанести в Норвегии частный визит и таким образом оказаться на месте старта своего полета?