Но Фрюденлюнд прекрасно сохранился. Он был удивительно похож на фотографии кайзера Вильгельма II в старости, которые я видел в газетах, у него тоже была красивая окладистая борода, да и вообще он был хоть куда. Плотный, среднего роста, с хорошей осанкой, его отличало добродушие и достоинство, и в глазах у него был насмешливый блеск. Отец любил таких людей.
Однако же у меня иногда возникало щемящее чувство, что внешность человека значила для отца больше, чем его суть, порой он бывал совершенно безжалостным. Очевидно, о внутренних качествах человека отец задумывался во вторую очередь. Это было связано с его повышенной чувствительностью, с отвращением ко всему, что казалось ему некрасивым или имевшим дефект. Он мог восхищаться красивой вещью, произведением искусства, пейзажем, зреющим полем и лугом. Он любил красивых людей с выразительными лицами или обладавших чем-то, что задевало в нем особые струны, — скромность, достоинство. В письме к Бьёрнстьерне Бьёрнсону, написанном в 1898 году, он благодарит его за присланную книгу и пишет:
«…Поуль Ланге удивительно симпатичный человек, это с ним я провожу здесь все время. Но прав Арне Крафт. Тура Парсберг мне очень не нравится. Модель не должна быть такой безобразной. В некрасивых людях есть что-то неприятное…»
Тут впору вспомнить некоторых героев его собственных романов: Минутку в «Мистериях», внутреннее и внешнее убожество стариков в «Бенони» и «Розе», не говоря уже о его далеко не привлекательном описании Адольфа Гитлера. Если б он только помнил о нем до последнего дня!
Отец создал образ симпатичного почтмейстера в романе «Женщины у колодца», но вряд ли он думал тогда о Фрюденлюнде. Он остерегался писать людей с натуры. Мне он сказал:
— Нельзя использовать живую натуру, тогда ты потеряешь свободу. Я сделал это однажды. И потому «Редактор Люнге»{24} моя самая слабая книга.
Это случилось в маленьком городке Лиллесанне в 1890 году, в то время, когда отец писал «Мистерии». Там он познакомился с одним из тех любвеобильных и отзывчивых людей, которые так помогали ему в трудные времена и которых он потом помнил всю жизнь. Я имею в виду директора банка Тённеса Биркнеса. Письма того времени Эрику Фрюденлюнду и другим свидетельствуют о том, что отец почти всегда испытывал материальные трудности, хотя при мне он никогда не говорил о них с Биркнесом. И поскольку отец был крайне щепетильный в денежных вопросах, то всегда вовремя отдавал долги.
Между отцом и Биркнесом были очень дружеские отношения. Несмотря на тяжелый труд, каким для отца всегда было творчество, и его почти истерическая боязнь, что ему что-нибудь помешает писать, его долгая дружба с Биркнесом, так же как и с Фрюденлюндом, выдержала испытание временем только потому, что они никогда не говорили с отцом на литературные темы, в этом я совершенно уверен. Подобные разговоры всегда раздражали отца, особенно если речь шла о его собственных произведениях. Я не раз наблюдал его во время таких односторонних разговоров, сам он редко вставлял слово, и у него появлялся усталый, устремленный вдаль взгляд, какой часто бывает у глухих людей; тем не менее, он искоса поглядывал на говорящего в надежде, что тот наконец замолчит. Тённес Биркнес был безыскусный человек, он давал отцу хорошие советы в делах, в которых отец мало что понимал. Иногда, но всегда по делу, он заезжал в Нёрхолм с женой и детьми, и они неизменно были желанными гостями. Иначе и быть не могло. Ведь именно Биркнес весной 1918 года исколесил весь Сёрланн в поисках усадьбы для своего друга Кнута Гамсуна, усадьбы, которая пришлась бы тому по вкусу. Они писали друг другу с апреля по июль, усадьба за усадьбой были осмотрены и забракованы, прежде чем друзьям улыбнулась удача. Я привожу последнее письмо из их переписки:
«Ларвик, 20 июля 1918.
Прежде всего: спасибо тебе за твою доброту. И опять я пристаю к тебе со своими неприятностями.
Будь так добр и расскажи мне немного об этих усадьбах. Я исхожу из того, что ты так и не смог ничего найти, но мне бы очень хотелось знать некоторые подробности. Ты был в Кристиансанне и разговаривал там с Йебсеном и Андёеном, но ведь та усадьба стоит примерно один миллион и к тому же не продается. А как обстоит дело с Нёрхолмом? Может быть, Лёнгум вообще не собирается ее продавать? Мне очень важно знать твое мнение по этому поводу, потому что это единственное место, которое подходит мне почти во всех отношениях. Дом недостаточно велик и не слишком красив, но он стоит в необыкновенно красивом месте, и вся усадьба очень красива. Сообщи мне свое мнение, может, мне и думать не стоит об усадьбе Лёнгума…