Однажды ему позвонил Ханс Онрюд{40} и сказал, что хочет приехать. Он был не намного моложе отца, однако у него были еще темные волосы и выглядел он моложаво. Его рассказы для детей «Сидсель Сидсерк» и «Сёльве Сульфенг» были среди тех произведений, которые отец читал нам перед сном и которые он называл «полезным и веселым чтением для детей». Помню, что он повторил это и тогда, когда мы зашли к ним, чтобы поздороваться с автором.
Вообще-то, мы далеко не всегда сближались с людьми, которые выныривали из незнакомого нам отцовского прошлого. Я почти не запомнил близкого друга отца Сигурда Бёдткера{41} — его визит к нам был очень коротким. По-моему, к нему единственному отец обращался за советом и допускал его до своей работы. Я видел отрывок со следами «когтей» Бёдткера, — ничьих других когтей там просто не могло быть, я имею в виду рукопись «В тисках жизни»{42} до того, как она была отправлена в издательство. Кроме того, Бёдткер, в отличие от отца, был большим знатоком театра. Театр был крепостью, которую отец так и не сумел завоевать, между ним и жанром драмы всегда стояла стена.
Как известно, отец не любил журналистов определенного толка. Я перескачу на несколько лет вперед и приведу черновик одного из многих хорошо написанных и сердитых писем, которое на этот раз было адресовано не в Данию, а редактору газеты «Тиденс Тегн» Ролфу Томмессену. Поводом послужила изобилующая событиями поездка на машине, которую вела мама.
«Эурдал, 28/7.31.
Лично господину редактору „Тиденс Тегн“.
Не можете ли Вы пристыдить немного своих писак, чтобы они не повторяли выдумки обо мне в Ваших двух газетах? Подумайте сами, я все-таки кое-что значу в этой стране. Я прекрасно понимаю, как трудно редактору иметь дело с такими сотрудниками, это сломило и Хенрика Кавлинга в последние годы, когда он работал в „Политикен“. И он поплатился за это. Однако другие газеты все-таки держат своих работников в узде. Ваша же свора срывается с поводка в любое время. В случае материала о нашей с женой поездке — все вранье от начала и до конца. Мы не носимся по дорогам, мы не имеем обыкновения, как какие-то сопливые юнцы, выскакивать из машины и делать замечания людям, которые не нарушают правила движения. Моя жена практически каждый день в течение девяти лет возит на машине школьников в Гримстад, мы объехали всю страну, много раз ездили в Осло, были в Телемарке, в Валдресе, она очень опытный шофер, можете поспрашивать об этом автомобилистов в Гримстаде. Тот человек, на которого я жаловался раньше, имел дело с полицией Акера — поинтересуйтесь там, вам покажут протокол.
Я бы промолчал и о нападках „Т.Т.“, если бы грязью облили меня одного.
Говоря об отвращении отца к определенному типу изданий и журналистов, я обязан отметить, что он обычно был дружелюбен и шел навстречу немногим истинным джентльменам, как, например, редактору «Афтенпостен» Фрёйсу Фрёйсланну, семья которого помогла ему в первый раз уехать в Америку. Он принял редактора «Моргенбладет» Тома Ветлесена, когда тот однажды нанес ему визит. Мне было тогда лет восемь-десять, и я помню приятного пожилого господина, который привез матери «двухэтажную» коробку шоколадных конфет, а мне с братом финские ножи из блестящей стали, рога и никеля. Таким образом я все-таки получил финский нож, которого так и не дождался от Крага. Лишний нож всегда пригодится, их у мальчишки не может быть слишком много. Отец тогда нахмурился — как все люди, любящие делать подарки, он неохотно принимал их сам, это касалось и тех подарков, которые делали нам, детям, хотя и был вынужден с этим смириться.
К сожалению, у моего ножа обнаружился дефект — он слишком свободно сидел в ножнах и иногда выпадал из них. Я каждый раз ужасно расстраивался, когда приходилось бежать искать его. Помню, как будто это случилось вчера, мои одинокие поиски в лесу или на проезжей дороге — всюду, где я был в тот день и где, полный благочестивого доверия к Богу, просил Его помочь мне найти нож! Я находил его много раз, пока не настал день, когда нож исчез навсегда, — на дне залива Нёрхолмскилен во время рыбной ловли. Самый красивый из всех моих ножей!
За исключением маминых подруг, которые иногда нас посещали (обычно в отсутствие отца), к нам приезжали только мужчины. По понятным причинам мама не всегда была этому рада, особенно, если гости имели отношение к «прогулкам» отца, которые он совершал раньше, да и к предстоящим тоже. Ее неприязнь к подобным развлечениям была непобедима. Такие пирушки часто переходили за грань допустимого, а мама была очень чувствительна к подобным вещам и потому часто бывала обижена и сердита. Она не видела ни духовной, ни литературной необходимости в таких забавах, ее коробило, когда обсуждались все эти «возлияния» при посещении ресторанов, и ей неприятно было слушать от знакомых и незнакомых красноречивые описания пирушек отца.